Русская весна
Шрифт:
– Господин президент, что будут делать Соединенные Штаты, если Красная Армия захватит Украину?
– Я, э-э... уверен, что господин Горченко тоже хотел бы это знать...
– Господин президент, вы поддерживаете стремление народов Советского Союза к независимости?
– Э-э... Было бы недипломатично давать комментарии, которые могут быть истолкованы как попытка повлиять на выборную кампанию в Советском Союзе.
Так оно и шло; Вольфовиц увиливал от прямых ответов, глаза его исступленно бегали, руки подергивались, сжимая край трибуны. Он был похож на человека, поставившего на кон ферму и
Бобби вспомнил книжку, читанную им в юности в Париже – «Проклятье Овального кабинета». Автор – Тимоти Лири, язвительный гуру шестидесятых годов – выдвинул гипотезу: над президентским кабинетом висит проклятие, под гнетом которого люди сходят с ума. Лири указал на Линдона Джонсона и войну во Вьетнаме, на Ричарда Никсона и Уотергейт. В то время Бобби посчитал это забавным. Сейчас это не показалось бы смешным.
– Господин президент, поддерживаете ли вы связь с правительством Украины?
– Мм... комментариев не будет...
– Господин президент, не планируете ли вы обсудить создавшийся кризис непосредственно с президентом Горченко?
– Мм... я готов говорить с кем угодно обо всем, что может вывести нас из тупика...
«Господи, что за напасть, – думал Бобби. – Что случилось с этим человеком?» Вольфовиц после каждого вопроса оглядывался через плечо, как бы в надежде, что кто-нибудь появится и сгонит его со сцены.
По давней традиции такие пресс-конференции закрывались не президентом, а старейшиной корреспондентов, аккредитованных при Белом доме; он говорил: «Спасибо, господин президент». Но сегодня ни он, ни кто-либо другой не собирался положить конец этой муке. Лица репортеров становились все более и более угрюмыми. После каждого ответа по залу прокатывались волны тревожного гула, кое-кто даже негромко ругался. Бобби и не думал задавать вопросы; в голове крутился лишь один: «Что с тобой, Нат, черт побери?» Он стал пробираться сквозь толпу к трибуне, что оказалось не так уж трудно, потому что все вокруг подпрыгивали и размахивали руками. Он не знал, что будет делать, но он не мог уйти, не попытавшись войти в контакт с Натаном Вольфовицем.
– Господин президент, не считаете ли вы, что должны сказать американскому народу хоть что-нибудь о политике, которую вы намерены проводить для предотвращения ядерной катастрофы? Честно говоря, господин президент, вы пока не сказали ничего путного.
Внезапно наступила тишина, все затаили дыхание в ожидании ответа. Неожиданный огонек – как у прежнего Натана Вольфовица – мелькнул в глазах жалкой фигуры на трибуне, украшенной президентской эмблемой.
– Каких, черт побери, слов вы от меня ждете? – взорвался Вольфовиц. – Мир на грани катастрофы, я получил в наследство политику всевластного маньяка! Вы на самом деле ждете, что я начну идиотически молоть языком, хотя у меня не было секунды, чтобы подумать? Нравится вам это или нет, но я не Гарри Карсон. Не кажется ли вам, что достаточно безответственного дерьма было выдано вот отсюда?
Эти слова ошеломили даже ветеранов пресс-службы Белого дома. Ни один президент публично не называл своего предшественника идиотом и маньяком – когда тело не успело остыть. Ни один не
Наконец старейшина корреспондентов милосердно произнес магическое: «Спасибо, господин президент», – и началось столпотворение.
Все завопили разом. Одни репортеры бросились к выходу, другие пробирались вперед, пытаясь задать вопрос Вольфовицу, все еще стоявшему на трибуне с растерянным и отсутствующим видом. Позади него возникли три агента секретной службы. Один деликатно взял его за локоть, другой что-то сказал, и они стали его уводить.
Не раздумывая, Бобби кинулся в толпу и, когда Вольфовиц со своим эскортом уже уходил в коридор, завопил за его спиной: «Нат, Нат!»
Его схватили сзади. Президент обернулся. Их глаза встретились.
– Нат! Нат! Пожалуйста! Я должен поговорить с тобой! – во всю мощь своих легких орал Бобби – его уже тащили назад.
Не мелькнуло ли что-то в глазах президента? Безнадежно...
– Малая Москва! Беркли! Бобби Рид! – отчаянно вопил Бобби. – «Пришло время последних козырей», помнишь, Нат?
– Ах, говорите, говорите, – загадочно пробормотал президент и чуть улыбнулся.
Охранники двойным замком держали руки Бобби. Эскорт президента выступил вперед и закрыл его своими телами.
– Нат! Пожалуйста! Мне нужна твоя помощь!
Президент Вольфовиц протиснулся между охранниками.
– Стоп, я хочу поговорить с этим человеком!
– Господин президент...
– Выполняйте! – приказал Вольфовиц. – Вы! – крикнул он. – Ведите его сюда!
Никто не двинулся. Один из охранников снова встал между ним и Бобби. Вольфовиц раздраженно оттолкнул его.
– Я кто, сраный президент или нет? – рявкнул он. – Делайте как я говорю или прощайтесь со своим местом!
Бобби потащили вперед – все еще со скрученными за спиной руками. Вольфовиц повернулся, прошел футов десять по коридору – все шли за ним, – обернулся, посмотрел на Бобби и странно ухмыльнулся.
– Сумасшествие какое-то, – сказал он, пристально изучая Бобби. – Я ведь тебя знаю, а? – проговорил он медленно. – Малая Москва?.. Беркли?.. Ты... Ты...
– Мальчик из Парижа, помнишь, Нат? Кампания по выборам в конгресс...
– Бобби! – ухмыльнулся президент. – У меня память на месте! Ты – Бобби...
– Рид.
– Точно, Бобби Рид, – сказал президент и удовлетворенно рассмеялся. – Ну, детка... что такой славный парень делает в подобном месте?
Бобби глубоко вздохнул от облегчения. Он чуть было сам не рассмеялся. Это был настоящий Натан Вольфовиц – человек, с которым он когда-то дружил.
– Я попал в переплет, Нат. Отец при смерти в Париже, а я не могу получить выездную визу, ты моя единственная надежда, мне надо поговорить с тобой, Нат, всего лишь пять минут, пожалуйста...
– Отпустите его, – сказал президент.
Охранники не шелохнулись.
– Я сказал. Отпустите. Этого. Человека. – Президент произнес это медленно, как бы говоря с малыми детьми. – Мне надоело, парни, повторять все по два раза.
Очень неохотно охранники отпустили Бобби.
– Валяй, Бобби. У тебя есть пять минут.