Русская война 1854. Книга третья
Шрифт:
Я ведь даже в этом времени читал статьи некоего Щеглова, где тот предлагал строить первую дорогу не до Москвы, а до Твери. Не для имиджа и красоты, а чтобы соединить столицу с бассейном Волги… В этот момент один из пароходов издал протяжный гудок и выпустил огромное белое облако. Белое — значит, не только с углем, но и с водяным паром.
— Лейтенант, — я посмотрел на Лесовского. — А ты знаешь, когда первый пароход для рек построили?
— Стимбот «Елизавета» построили на заводе Чарльза Берда в 1815 году, — словно на экзамене выпалил Лесовский.
—
— Почему не у нас? — даже обиделся Лесовский. — До сих пор завод Берда на Гутуевском острове стоит — это одно из лучших литейно-механических предприятий. Сам Карл Николаевич уже умер, но его сын вполне успешно продолжил дело, и не удивлюсь, если хотя бы у одного из местных пароходов стоит его двигатель. Правда… — лейтенант задумался. — Я слышал, что завод хотел выкупить Дмитрий Егорович Бернадаки, он начал с фабрики в Нижнем Новгороде и теперь подбирается к столице.
Я чуть не вздрогнул, как это иногда бывает, когда слова разбивают плотину воспоминаний. Про того же Берда я не слышал в будущем, а вот Бернадаки — это Сормовский завод, первые железные суда и первая мартеновская печь. А ведь сейчас получается, что я со своими паровыми машинами влез на рынок этих господ. Так что, возможно, скоро придется увидеться.
— А если вы про военные пароходы, — продолжал тем временем Лесовский, — то Адмиралтейские Ижорские заводы выпустили «Скорый» в 1818-м. Он, конечно, речной был, но про морские тогда вообще никто и подумать не мог.
Мы оба замолчали. Лейтенант принялся следить за шлюпкой, на которой к берегу отправился Новосильский — наводить мосты и порядок. Я же размышлял о том, что, как оказалось, совсем не знаю этого времени. Взять отставание в пароходах, которое нам приписывал каждый второй историк. Так у нас их сотни. Есть заводы, есть компетенции — нужна была только отмашка перевести дело на военные рельсы, и все… Но не дали. Свернули — и речную программу, и собственное производство, загоняя себя с каждым годом во все больший тупик.
Интересно, а французы сейчас понимают, что они попали в ту же зависимость, только на десяток-другой лет опережают нас в ней?
Я думал погулять по старому Ростову, но не удалось. Как только Новосильский передал в город приказы Меншикова и великих князей, все вокруг закипело. Казалось бы, в воде не может поместиться больше судов, а они вылезли, чтобы помогать с подвозом грузов до нашей флотилии. Никаких кранов — из-за особенности фарватера приходилось все делать вручную, но работа кипела.
Мне тоже было чем заняться. Нам выделили пару складов на окраине, я показал, как построить причальные мачты, где именно снести, а где нарастить стены. И «Севастополь» получилось посадить на техобслуживание. Местные мальчишки после этого толпами окружили нашу стоянку. Уважительно держались на расстоянии, но стоило хоть о чем-то попросить, как готовы были передраться, чтобы помочь. Да что там мальчишки! Уважаемые городские жители, солдаты и офицеры — все по возможности старались прогуляться рядом, косясь на новинку имперской армии.
Я даже табличку приказал вбить.
Боевая станция «Севастополь», серия «Кит», модель 0021
Высота полета — 500 саженей, дальность полета — 1000 верст, грузоподъемность — совершенно секретно
Дальность поражения противника — совершенно секретно
Ребячество, но… Даже если информация уйдет к врагу, то я тут настолько соврал, что пользы никакой не будет. А людям интересно. После появления таблички гуляющих мимо господ стало еще больше. Они обсуждали написанное, особенно пункты про «совершенно секретно». Как оказалось, такой формулировки еще не применяли, и даже она вызывала оживленные дискуссии.
Впрочем, больше всего любили обсуждать наши тайные орудия. Так, одна дородная дама рассказывала, как в день прилета видела, что с «Севастополя» упали какие-то небольшие снаряды. Скорее всего, новомодные мины, о которых говорят в столице. Я сначала не понял, о чем она, а потом, как увидел красного словно рак Митьку, все стало на свои места. Минер…
Как бы там ни было, через три дня загрузка эскадры Новосильского была закончена — удивительно, но всего десятком кораблей мы разгребли весь завал, что накопился после осенней распутицы. Я уже готовился к старту, когда к границе нашей территории подошел одинокий молодой человек. Вытянутое лицо, хищный орлиный нос, на вид лет тридцать, не больше. Мундир? Инженера. Чин? Прапорщик.
— Добрый день, меня зовут Василий Фомич… Петрушевский! — молодой человек явно волновался. — Я служу на Невских береговых батареях, и мы с вами переписывались. Григорий Дмитриевич?
Он вытянулся, ожидая моего ответа, а я уже вспомнил, кто это меня нашел. Выпускник Михайловского артиллерийского училища, тот, кто вместе с Зининым занимался работами по нитроглицерину.
— Это я. Значит, Василий Фомич Петрушевский, очень приятно, — я еще раз оглядел молодого человека. — Если честно, не ожидал встретить вас в Ростове…
— А я тоже не ожидал, что тут окажусь! Но когда мы с Николаем Николаевичем Зининым получили ваше письмо, где вы рассказывали о способе стабилизации нитроглицерина и его свойствах так, словно видели своими глазами… А еще до нас дошли слухи о ваших успехах в отражении иностранного вторжения. Правда… — Петрушевский задрал голову. — Я не ожидал, что они окажутся настолько велики.
В общем, услышав про мое участие в отражение бомбардировки Севастополя, молодой человек решил, что такой офицер не станет писать глупости. Выбил себе отпуск и отправился в Крым. Дороги задержали путешествие, и в итоге Петрушевский потерял всякую надежду встретить меня в этом году. И тут до него добрались слухи про летающую станцию в Ростове. Он развернулся, чтобы успеть до нашего отлета, и ведь чуть не опоздал.