Русская война 1854. Книга третья
Шрифт:
— Николаю никто не возразил, потому что боялись немилости? — наконец, спросил я.
— Такова система, когда во главе стоит абсолютный монарх. Вначале он еще может кого-то слушать, но проходят годы, и от этой привычки не остается и следа.
— Но всегда будут те, с кем он начинал. Для кого он не великий монарх, а просто первый среди равных. Или больше того, воспитанник, которому не грех и совет дать, а то и подзатыльник животворящий.
— На Паскевича намекаете? — Стерва нашла в моих словах скрытый подтекст. — Да, он был командиром Николая в Париже, учил его военному искусству. И как неглупый человек, более того, наместник Польши, он прекрасно видел истинную суть наших якобы союзников и мог бы остановить Николая. Меншиков бы тоже мог. Но первый ограничился лишь намеками, а второй так и вовсе чуть ли не своими руками поджег фитиль войны.
— Ваши слова звучат разумно, но давайте не будем игнорировать такую важную вещь как время, — возразил я.
— Что вы имеете в виду, Григорий Дмитриевич? — глаза Стервы недобро прищурились.
— Следите за пальцами, — я тоже начал распаляться. — Июнь 1853-го — переговоры в Стамбуле закончены, Меншиков убедился, что наши противники не пойдут на попятную. Помните этот фарс, что якобы он забыл карты и попросил ее у австрийцев? Ну, очевидно же, что это было сделано не просто так.
— Он хотел… Они с царем хотели, чтобы те четко знали границы наших притязаний. И это знание в том числе удерживало их армию на месте в первые месяцы.
— Возможно, но это все догадки. А факты — это даты, вернемся к ним. Июль 1853-го — наши переходят Прут, идут к Дунаю и без боя занимают Румынию и Валахию. Убедить врага дать тебе начать войну, когда ты готов, а он нет — что это, как не искусство?
— То есть царь взял свое и был готов остановиться?
— С июля по октябрь — почти четыре месяца ничего не происходило. Мы могли наступать, но не делали этого. Враг не мог и… проводил мобилизацию. Так что я не считаю ошибкой то, что было сделано. Я считаю ошибкой то, что в итоге мы остановились и не воспользовались преимуществом, которое у нас было.
Стерва молчала, а потом огорошила меня очередным неожиданным выводом.
— Я попыталась представить, кто мог бы поступить по-другому на месте Николая, и мне пришли на ум только два имени. Суворов и Наполеон — те, кто умел не просто подготовить и выиграть сражение, а видел всю войну разом. Могли чувствовать момент, могли бросить вызов всему миру и… победить. Это же так просто! Быстрый рывок. Никакого триумфа или парада в Бухаресте, просто блокировать город, и дальше до Дуная. Никаких осад Силистрии как в 1853-м — заход через Констанцу, и развивать-развивать преимущество. Казаки вперед — неготовая к бою Плевна не устоит, и проход к Балканским горам будет открыт. Ханкиойский перевал, Шипка, и мы в подбрюшье Османской империи. На пути к Константинополю больше нет укреплений! Конечно, для такого наступления потребовалась бы армия не в 80 тысяч, как было у нас в начале кампании, а триста. Двести, чтобы единым кулаком, по-суворовски, по-наполеоновски, ударить по вражеской столице…
Девушка замолчала, чтобы перевести дыхание, а я слушал ее и невольно думал, как же похоже то, что она описала, на победную кампанию 1878 года, когда наши как раз дошли до Константинополя. Кажется, не зря кто-то провел столько времени в армии.
— А еще сто тысяч? — я напомнил, что рассказ еще не окончен.
— Прикрыть тыл, чтобы австрийцы, у которых точно зачешутся руки, не смели показать и носа на наших землях, — Стерва рубанула кулаком.
Странная она, иногда преклоняется перед всем, что приходит с Запада, а иногда горит так, что самым ярым патриотам не стыдно было бы брать с нее пример.
— А хватит? Всего сто тысяч? Сейчас Австрия держит у наших границ армию в два раза больше.
— Это сейчас, к концу второго года войны. А в начале, как ты правильно заметил, они были бы не готовы. Чтобы рискнуть напасть на нашу сотню, им бы пришлось собрать как раз те самые двести тысяч. И это заняло бы столько времени, что все давно было бы уже кончено.
Определенно, Австрию Стерва не уважала. Впрочем, а за что?
— А Англия и Франция? — спросил я.
— Год! — напомнила Стерва. — Ровно год прошел между нашим входом в Дунайские княжества и высадкой там же экспедиционного корпуса союзников. И сколько там было солдат? Шестьдесят тысяч! Даже если бы они справились не медленнее турок, даже если бы каким-то образом смогли высадить их не слишком далеко от центральной Турции, что вряд ли… Нас было бы больше! И мы бы уже взяли все турецкие укрепления! И ведь как просто… Просто действовать решительно, просто идти до конца и не бояться бить! Если уж начинать воевать, то делать это до конца!
— Ты говоришь, что так было бы по-наполеоновски, но куда это привело самого Бонапарта? Если раз за разом играть с судьбой на все, что у тебя есть, иногда можно и проиграть.
— Так для этого и нужен царь. Чтобы остановить полководца, который слишком заиграется. А вот сами генералы должны идти до конца.
— То есть царь все-таки нужен?
— Тьфу на тебя, Григорий Дмитриевич, — Стерва выругалась как-то совсем уж не по-благородному. — Все ты вывернешь наизнанку.
— Просто замечаю противоречия. А еще стараюсь искать логику в поступках других: иногда это дает больше пользы, чем если считать всех за идиотов. Например, я сказал, что у нас было несколько месяцев, которые мы не использовали, и что на мой взгляд было ошибкой… В то же время нельзя говорить, что в этом стоянии не было смысла. Помнишь стояние на Угре? Иногда можно победить и без сражения… Так вот каждый месяц этой паузы Горчаков по советам Паскевича использовал, чтобы забить военные склады. И да, мы сейчас не под Константинополем, но в то же время наша армия на Дунае сейчас фактически питается по ценам 1853 года, а союзники платят вдвое или втрое больше, не считая доставки. И что будет через год такой войны, если никто не нанесет никому решительного поражения?
— Мы вышли из Дунайских княжеств, — напомнила Стерва.
— И их заняла Австрия, которая при всех наших подозрениях еще не предала. Крым — держится, Кавказ — мы так даже наступаем. Инфляция подросла, что нехорошо, но мы сейчас запустим воздушное сообщение и еще посмотрим, куда пойдут цены, вверх или вниз.
— То есть пауза играет на нас?
— В текущей конфигурации фронта и экономики — да. И в результате без большой войны, просто по итогам грядущего мира, мы сможем получить все, что нужно империи. Если не допустим ошибки, если не дадим врагам вырваться вперед, — я сделал важное уточнение, а потом в голову пришла еще одна интересная мысль. — Знаешь, в чем сила Англии?
— Флот? — девушка пожала плечами.
— Точно. А еще в том, что пока он сильнее других флотов. Это гарантирует безопасность метрополии. Абсолютную! И у нас до недавнего времени был статус-кво. Сила сухопутной армии России считалась абсолютной, что гарантировало нашу безопасность и учет наших интересов. Сейчас эту силу поставили под сомнение, и если мы не докажем, что враг ошибся, то еще десятки лет нас еще будут нагибать за это в любом более-менее важном вопросе!
— Нагибать? — задумчиво спросила Стерва. А потом поняла, представила и покраснела.
— Может, вернемся к делу? — я тоже смутился. — Ты же не Наполеона и планы военной кампании хотела обсудить?
— Это точно, я пришла по твою душу. Только решила сначала напомнить себе, да и тебе самому, чем ты отличаешься от тех, кто обычно греет старческие лысины рядом с царем. Не скажу, что твои идеи всегда удачны, но ты не боишься их высказывать. Не боишься ошибаться. И пусть Николай сколько угодно говорит, что ценит инициативу, подобная фронда его раздражает.
— И чем мне это грозит?