Русская война 1854. Книга третья
Шрифт:
— Разъездам потребуется пара дней, чтобы все узнать, — возразил тихо стоящий в стороне генерал Моллер.
— Либо сегодня мы точно будем знать о потерях врага, — покачал головой Корнилов, — либо Меншиков не захочет рисковать.
— Может, «Ласточки» смогут справиться быстрее? — посмотрел на меня Нахимов.
— «Ласточки» сами не долетят до Балаклавы и тем более до Евпатории, — я покачал головой. — А вот «Севастополь» сможет.
Не хотел показывать дирижабль раньше времени, но если один его полет поможет спасти остатки наших линейных кораблей, то пусть. Проведем
Ветер еще не утих. Иногда налетит рывком, словно пугая, а потом исчезнет без следа.
Из-за этого внутри ангара «Севастополя» казалось, что кто-то колотит по стенам. Не самое приятное ощущение, когда баллон дирижабля заполняется водородом. С ним проблем оказалось не меньше, чем с паровыми машинами или подшипниками — еще повезло, что у Волохова уже были хранилища для светильного газа, которые он нам выделил. Ну, и его мастера, которые по методу Лавуазье нагревали воду, пропускали пар через раскаленный металл для получения нужного нам газа.
Когда я впервые увидел конструкцию, даже вздрогнул. А потом вспомнил, что встречал что-то подобное в будущем. Осажденный Ленинград, полки аэростатического заграждения, входящие в систему ПВО города, и маленький завод, который как раз таким образом и получал водород. Дорого, совсем не экономно, но тогда другого выхода не было — аэростаты заставляли самолеты немцев летать выше, где их было проще сбить, еще и прицельному бомбометанию из пикирования мешали…
И у нас сейчас выбора тоже не было.
Баллоны внутри дирижабля заполнялись один за другим, превращая провисшую ткань в плотные стенки. Вот «Севастополь» оторвался от земли, и теперь его удерживали только специальные тросы, которые мы закрепили на проведенных по бокам ангара рельсам. На них мы удержим его тут, на них же и выведем наружу.
Тест паровой машины, тест двигателя и винта, спуск и набор газа из дополнительных стальных баллонов — мы проверили все, что только возможно. И лишь после этого я отдал приказ команде дирижабля занять свои места. Пилот — Григорий Щербачев. Как же просился на это место Степан, но я спросил, готов ли он отказаться от «Ласточек» ради этого, и казак не смог сказать «да». Механик — Михаил Михайлович Достоевский. Пришлось взять одного из своих инженеров. Не хотелось ими рисковать, однако в первом полете мне будет нужен рядом именно тот, кто сумеет не только заменить готовые узлы, но и найти проблему, о которой мы пока можем даже не подозревать.
— Как же это невероятно! — место у окна занял Павел Степанович Нахимов. В этом полете не адмирал, а навигатор.
— Матросы на месте, — а это доложил Димка Осипов. Молодой мичман так и не нашел себя в «Ласточках», как его друг Лешка Уваров, не полюбил ракеты, как Сашка Алферов. Но вот громада «Севастополя», который он излазил снизу доверху еще во время постройки, прямо-таки покорила парня. И вот вместе с двумя нижними чинами он вошел в первую команду.
Надеюсь, я все предусмотрел.
— Вывести «Севастополь»! — чтобы отдать приказ, я подошел к окну, дождался взмахов руками от Лесовского и только потом вернулся к штурвалу. Мне притащили его с затопленного «Трех святителей». Как сказал Ильинский, который все это и провернул — на удачу и чтобы продолжить славные боевые традиции.
Первый полет был уже близко. Тарахтящая паровая машина на платформе Руднева медленно тащила нас навстречу солнечному свету.
Глава 4
Всегда грызу заусенцы, когда волнуюсь. Не самая лучшая идея, когда рядом еще не утихла эпидемия холеры.
— Малый ход, — я включил минимальный ход цилиндров для обоих винтов, и «Севастополь» подался вперед, натягивая удерживающие его канаты.
Мы заранее обсуждали, как лучше взлетать. Просто вверх, положившись на подъемную силу водорода, или же постараться взять процесс под контроль. Опыт полетов на «Ласточках» и «Карпах» прямо-таки требовал второго подхода — так и была придумана схема с работающими на старте двигателями.
— Обратный отсчет. Десять… Девять… — я убедился, что давление всех действующих на дирижабль сил стабилизировалось.
На счет «один» мичман Осипов подал сигнал через закрепленный на дне гондолы фонарь со шторкой, и техники одновременно отвязали удерживающие нас канаты. Матросы бросились затягивать их наверх, а я медленно увеличил ход правого двигателя, чтобы развернуть дирижабль прямо навстречу ветру. В итоге взлет прошел по короткой дуге — на удивление плавно.
Мы могли бы подняться очень высоко, гораздо выше, чем летали на «Ласточках», но сейчас это лишнее. Выше полутора километров начнутся проблемы с давлением, выше трех станет не хватать кислорода, а еще… Мне не хотелось, чтобы враг знал наверняка, что мы сможем летать дальше, чем он может стрелять. Так что тысяча метров, даже чуть меньше — идеальная высота.
Скосив взгляд на высотомер, я отдал команду, и матросы встали за ручную помпу. Пришло время надувать один из двух пустых баллонов, что мы специально оставили между заполненными. Или, как бы через 29 лет эту штуку назвал Жан Батист Мюснье, баллонет. Ведь как работает водород, почему он легче воздуха и тянет нас вверх? Потому что он менее плотный — мы померили, выходило всего около 70 граммов на кубический метр. А сейчас, загоняя в общий купол дирижабля дополнительный воздух, мы фактически его плотность повышаем.
Как же просто, если понимаешь, как именно работает все вокруг. А то, что руками при этом приходится шевелить — не страшно. Леер предлагал поставить для баллонетов насос Вортингтона, который изобрели — считай, под нас — всего пятнадцать лет назад. Но уж больно тот оказался громоздким, да и не хотелось мне грузить на дирижабль отдельную паровую машину только для того, чтобы гонять воздух. Вот полетаем, посмотрим, что к чему, а там и запитаем помпу сразу от уже установленных двигателей.
— Хватит, — я остановил матросов, когда высотомер замер на девятистах метрах.