Русская война 1854. Книга третья
Шрифт:
С неприятным скрежетом вал встал в пазы — захотелось броситься вперед и посмотреть, что же там такое случилось. Но на месте за всем приглядывал Леер, и он тут же повернулся и показал жестом, что все хорошо. Значит, просто что-то зацепили… Я выдохнул, а тем временем вал уже по-жесткому соединили с двигателем. Встали на свои места заклепки, подшипники, винт.
Дмитрий Александрович тоже показал, что у него все хорошо.
— Запускаем котлы, — я отдал новую команду, и через минуту вверх взлетели первые клубы дыма.
Теперь нужно было ждать около десяти минут, чтобы набралась нужна температура. И это еще не долго — с учетом множества узких трубок мы быстрее нагревали воду, превращая ту в пар, чем это происходило в обычных котлах. Тем не менее, я нервничал, и только когда Генрих Антонович подал сигнал, что давление достигло нужного показателя, позволил себе выдохнуть. Немного — все еще только начиналось.
— Запускаем двигатель!
По моей команде открыли заслонку, и пар ворвался в цилиндры, наполняя воздух перестуком поршней, а вместе с ними закрутился и винт. Вокруг сразу же загулял ветер, и пришлось прокричать предупреждение, чтобы никто из зрителей не подходил слишком близко. К счастью, они и не пытались: все замерли и просто смотрели, словно ощутив напряжение момента.
— Тянет… — рядом раздался как будто удивленный голос, я даже обернулся на Тотлебена.
— Да я привык, что винты ставят сзади, а тут спереди, но он все равно работает, — пояснил инженер.
— Когда будем запускать «Севастополь», конечно же, повернем винт, — кивнул я. — Сейчас же, для теста, так просто удобнее.
Я не стал рассказывать, что сейчас тестировал не только и не столько дирижабль, сколько еще и тягу для нового поколения «Ласточек», которые взлетят уже с паровым двигателем на борту. А платформа с гондолой тем временем все больше и больше тянулась вперед, растягивая удерживающую ее пружину. Вот они пересекли черту, дальше которой у нас не получалось продвинуться во время тестов с пороховыми ускорителями. Даже первое поколение парового двигателя давало больше тяги, чем спрессованная пороховая смесь. И никаких ограничений по времени!
— Заглушить двигатель! — я отдал новую команду, которую не столько услышали, сколько увидели.
Перестук цилиндров и шелест лопастей винта начал стихать. Мы потом еще запустим их на полную мощность от начала и до того момента, пока что-нибудь не сломается — надо же понимать, на сколько часов полета я смогу в будущем рассчитывать, какие вылезут детские болезни, что еще мы не учли — но все это уже можно будет сделать без посторонних глаз. А пока…
Я вышел вперед и поклонился всем, кто следил за испытаниями. Тем, кто участвовал в подготовке, кто изобретал все, что работало сегодня, от самого двигателя до самых обычных креплений, на которые мы установили его в корпус гондолы, или же труб, по которым отводили в сторону дым и пар. Если бы не пароходные мастера, которых когда-то собрал еще Лазарев, сколько бы мне пришлось ломать над подобными нюансами голову, а эти… Просто пришли и сделали.
Когда обычные зрители разошлись в стороны и рядом остались только высокие гости, Корнилов по-дружески помахал рукой, предлагая подойти и продолжить разговор.
— Григорий Дмитриевич, — на этот раз он говорил совсем не тем казенным голосом, что раньше. — А теперь рассказывайте все. Я ведь помню ваши прошлые показы, и сколько вы всего утаили. Так в чем был подвох сегодня?
— Разве тут можно было что-то утаить? — удивился Бутаков.
— Я думаю, Григорий Дмитриевич бы справился, — Нахимов в меня верил.
— Так что? — буравил меня взглядом Корнилов. — Был подвох или нет?
— Был, Владимир Алексеевич, — выдохнул я, а адмирал улыбнулся, довольный, что сумел меня просчитать. — Подвох в двигателях. Заставить сразу пару работать одновременно на одном валу мы так и не смогли. Слишком сложно состыковать давление в разных котлах, чтобы они не мешали друг другу, а давали дополнительное усилие.
— Но зачем тогда их два? — спросил Бутаков.
— А чтобы враг, когда ему утекут эти сведения, помучился, — я широко улыбнулся. — А у нас в итоге просто будет несколько валов и винтов. Просто к первому тесту все не успели собрать, вот и решили устроить такую вот диверсию.
— Ха! Ну вы даете, Григорий Дмитриевич! Диверсию! — Нахимов довольно врезал мне по плечу. — И между нами… Возьмете в первый полет?
— Мы планируем подниматься в воздух через неделю. Вот доломаем полностью эти паровые машины, соберем новые с учетом ошибок, тогда и полетим. Я вас приглашу, Павел Степанович.
Нахимов довольно улыбнулся, а Корнилов только рукой махнул.
Полететь нам, правда, пришлось раньше. Пятого ноября разразилась настоящая буря, по сравнению с которой та, что была первого числа, показалась детской шалостью. Ветер бросался на берег так, словно собирался опрокинуть скалы. По улицам грохотал град и летала черепица, а за окном было видно, как поднимаются огромные валы, готовые перехлестнуть через самую высокую мачту. Даже в Большой бухте кораблям приходилось непросто, что уж говорить про союзные суда в Балаклаве и особенно у Евпатории.
Когда на следующий день непогода немного успокоилась, я сразу же поспешил к дому Волохова. По пути мне попалось несколько еле переставляющих ноги команд, что ночью удерживали наши корабли на плаву. Не лучше выглядели и адмиралы, когда я к ним заглянул — кажется, ни один из них не спал, и сейчас, несмотря на окончание бури, пришло самое тяжелое время.
— Затопленные корабли на траверзе бухты раскидало, — Корнилов был мрачнее тучи. — Александр Сергеевич уже спрашивал об этом и, уверен, до конца дня потребует возобновить преграду.
— Нам придется подчиниться приказу, — Нахимов старался не смотреть на своего старшего товарища.
— Капитан, сейчас не время и не место! — первым меня заметил Истомин и собрался было выставить с совещания, но я не дался.
— Я заказал мины! — выпалил я. — Десять дней тому назад, сразу после Инкермана. Князь Меншиков дал добро и пообещал, что нам привезут три сотни морских зарядов конструкции Нобеля и Якоби. Так что, если мы сможем их дождаться, корабли не надо будет топить.
— Сколько их ждать? Не раньше февраля, — задумался Истомин, разом забыв, что еще недавно пытался меня прогнать. — Враг может напасть и раньше.
— Ему тоже досталось от шторма, — возразил я. — Сколько англичанам и французам потребуется времени, чтобы восстановиться? Чтобы после Балаклавы и вчерашней ночи прийти в себя? А если они все же рискнут дать бой… Пусть у нас не будет затопленных кораблей, но бастионы-то на месте. Пушки — тоже. Порох — сухой! Мои ракетчики и пилоты тоже в случае чего выполнят свой долг. Так что, разве мы не справимся?
Повисло молчание.
— Мне нужна информация о повреждениях флота врага, — наконец заговорил Корнилов. — Причем нужна сегодня!