Русская жизнь. Девяностые (июль 2008)
Шрифт:
Исполком «Трудовой России» еще раз обращается к трудовым коллективам, профсоюзам, общественным организациям, всем, кто готов встать под Красное знамя: незамедлительно избирайте делегатов на съезд нашего Движения, который состоится 5-6 октября в Москве. Пособников, соглашателей режима Ельцина просим не беспокоиться: нам нужна Советская, социалистическая Россия. Вместе победим!
Подготовил Евгений Клименко
Мария Бахарева
Ходя-ходя
Московские китайцы двадцатых
Тугими полушубками шурша, ЗапрятавшисьНа Пятницком кладбище Москвы есть могила с удивительным надгробием. Надпись на нем гласит: «Здесь погребена голова инженера путей сообщения Бориса Алексеевича Верховского, казненного китайцами-боксерами в Маньчжурии в городе Ляо-Ян в июле 1900 г.». Этот памятник - единственное, что напоминает сегодняшним москвичам об ихэтуаньском восстании, которое вспыхнуло в Китае в 1899 году и продолжалось до 1901 года. А ведь именно в результате этого восстания в Россию (и, в частности, в Москву) хлынул поток китайских мигрантов. Потом было еще две крупных волны миграции: после Русско-японской войны и во время Первой мировой войны. В результате к 1920-м годам в России образовалась вполне заметная китайская община (по результатам переписи населения 1926 года в России насчитывалось 100 000 китайцев).
Чайна- таун в Москве сформироваться не успел -слишком недолог был век существования китайской диаспоры. Но где бы он мог быть, сомнений нет: в районе нынешней станции метро «Бауманская». Там, на улице Энгельса, работала контора правления общества «Возрождение Китая», неподалеку находилась китайская гостиница, при которой работал ресторан. Были здесь и лавки с китайскими товарами - специями, одеждой и всякими мелочами. В домах по соседству снимали комнаты китайцы. Впрочем, некоторые предпочитали селиться поближе к работе - и это еще одна причина того, почему в Москве так и не получилось создать чайна-таун. У московских китайцев было всего три профессии: мелочный торговец (ходя), бродячий фокусник и прачка. Лишь последнее из этих занятий предполагало оседлый образ жизни. Но китайские прачечные тоже не были сконцентрированы в одном месте, их можно было найти едва ли не в каждом квартале города. В Скатертном переулке работала «Шанхайская» прачечная, на Огарева (Газетный переулок) принимала белье «Первая китайская артель». Китайские прачечные имелись на Покровке и на Мещанской, в Гагаринском, Большом Левшинском, Печатниковом, Нижнем Кисельном, Спасо-Песковском и еще по доброму десятку адресов: «Нанкинская прачечная» и «Харбинская прачечная», «Хуши» и «Жан-Ли-Чин», «Пекинский труженик» и «Гоминьданский пролетарий». Москвичка Вера Петровна Яцкова родилась в 1919 году и успела застать недолгий расцвет жизни китайской общины.
– Мы в двадцатые годы жили в Столешниковом переулке, этот дом потом снесли, - рассказывает Вера Петровна, - а неподалеку, на углу Дмитровки и Салтыковского, как раз была китайская прачечная. Называлась она, если мне не изменяет память, «Ван-Зун-Хин». Вообще мама всегда отдавала белье частной прачке, тогда таких много было, они сами по себе работали, на дом стирку брали, это дешевле было. А китайцам только папины рубашки отдавали и фасонное белье, то, что гладить труднее. Они большие мастера считались. Я до сих пор помню метки, которые они оставляли на белье, красные иероглифы, они казались мне удивительно красивыми, и я каждый раз расстраивалась, что мама их спарывает. Белье разносил сам хозяин прачечной, у него такая большая корзина на спине была, а в ней все аккуратно сложено, чтобы не помялось. По-русски он говорил хорошо, только с сильным акцентом.
Работали у «Ван-Зун-Хина», по словам Веры Петровны, одни мужчины - в китайских прачечных тех лет это было нормой. Китаянок в Москве было довольно мало - как правило, мигранты оставляли свою семью дома, надеясь когда-нибудь заработать денег и вернуться на родину.
– Женщин их я только на улице встречала. К нам во двор они почему-то не заходили. Они обычно игрушки продавали, я помню переводные картинки, прекрасные. Но мне их редко покупали.
Похожее свидетельство оставил в своих воспоминаниях и москвич Анатолий Гуревич: «Можно было видеть и китаянок в национальной одежде с туго забинтованными крошечными ступнями. В то время для китайских женщин маленькие ноги считались признаком изящества, и достигалось это тугим бинтованием ног с раннего детства. Эти китаянки продавали на улицах бумажные разноцветные веера, менявшие свою форму при встряхивании, или маленькие, цилиндрической формы, глиняные коробочки с бумажным дном-мембраной, привязанным на конском волосе к маленькой палочке с восковой головкой. При вращении палочки коробочка вращалась вокруг нее, натягивая волос и издавая резкий, жужжащий звук. Они продавали маленькие, свернутые из бумаги цветные мячики на резинке, всегда возвращавшиеся после броска к своему владельцу». Мужчины торговали более крупным товаром: «По дворам ходили китайцы-торговцы, с большими тяжелыми, завернутыми в белые простыни тюками на спине и с железным аршином в руке. В тюках находились сатин, китайская „че-су-ча“ и другие дешевые текстильные материи. Им удавалось иногда находить покупателей, соблазнившихся доставкой товара прямо на дом». «Кроме евреев, в Москву понаехало много китайцев, - подтверждает С. М. Голицын в „Записках уцелевшего“.
– Они… держали мелкую галантерейную торговлю на тех же рынках и возле памятника Первопечатнику под Китайгородской стеной. Там они стояли рядами с самодельными пуговицами, расческами, ремешками для часов и разной мелочью».
Московские китайцы, по свидетельству современников, хранили свои национальные обычаи. Их внешний облик был традиционен: гладко выбритый лоб, прикрытый маленькой шапочкой, длинная коса на затылке; темный синий или красный халат. Фокусники и бродячие артисты одевались ярче, иногда даже вешали на себя бубенчики, чтобы привлекать внимание - кричать и кривляться им не позволяли строгие правила китайского цирка. Снова дадим слово Анатолию Гуревичу: «Молча, с хорошей мимикой и жестами они глотали крупные шарики, показывали и другие фокусы. Некоторые китайцы расставляли на легких складных козлах лоток с хитроумной постройкой вроде какого-то замка и пускали в него разноцветных мышей - серых, коричневых, белых и пегих, проделывавших сложные путешествия по замку, попадавших в тюрьму с деревянной колодкой на шее и т. п».
Очень часто вся эта мирная деятельность - торговля, стирка белья и развлечения для московских детей - была всего лишь прикрытием для других, куда более опасных и прибыльных занятий. До отмены сухого закона китайцы торговали контрабандным рисовым спиртом, позже ему на смену пришли опиум, кокаин и морфий. Эту сторону жизни китайской общины описал Михаил Булгаков. В пьесе «Зойкина квартира» как раз идет речь о «прачечной», сотрудники которой поставляли наркотики для подпольного притона. Зойкина квартира (а точнее, ее прообраз, салон Зои Шатовой), кстати, сохранилась, она находится в доме № 15 по Никитскому бульвару. Ее завсегдатай Анатолий Мариенгоф утверждал, что у Шатовой всегда «найдешь не только что николаевскую белую головку, „Перцовку“ и „Зубровку“ Петра Смирнова, но и старое бургундское, и черный английский ром». Про опиум - ни слова, но вполне возможно, что он все-таки был.
Другой частью китайской общины Москвы были работники Коминтерна, деятели коммунистической партии Китая и их дети. В советской столице они учились делать революцию - сначала в Московском коммунистическом университете трудящихся Востока, а потом еще и в отделившемся от него Университете китайских трудящихся имени Сунь Ятсена. В Москве, например, учился сын Чан Кайши Цзян Цзинго (Николай Елизаров), который позже стал президентом Тайваня, и будущий многолетний правитель Китая Дэн Сяопин (из характеристики: «Дэн Сисянь. Русское имя - Дроздов. Парторг группы. Отношения с товарищами тесные. К учебе относится с большим интересом. Наиболее пригоден к организационной работе»). Эти китайцы одевались по-европейски, у всех были одинаковые темно-синие костюмы, полученные по ордеру. Они частенько встречались на Тверском бульваре - студенты университета имени Сунь Ятсена шли на занятия в здание бывших Высших женских курсов на Волхонке. Студенты КУТВ отдыхали на бульваре после занятий - университет трудящихся Востока находился в несуществующем сегодня «доме Фамусова» на Страстной площади. Общежитие для обоих учебных заведений было одно - в Страстном монастыре. Судьба у всех китайских студентов оказалась бурной - кто-то кончил свои дни в сибирских лагерях, кто-то погиб на родине в Китае, кто-то был там же похоронен со всеми почестями. Могила одного из бывших студентов, Ван Мина, оказалась и в Москве, на Новодевичьем кладбище (рядом с ним лежат его жена Мэн Циншу и дочь Ван Фан).
С военного конфликта началось зарождение московской китайской диаспоры, военный же конфликт привел к ее закату. Когда в 1929 году китайские военные захватили КВЖД, из Москвы начали высылать китайцев. По мере того, как нарастало напряжение между СССР и Китаем, репрессий становилось все больше. А к концу тридцатых годов от китайской диаспоры не осталось ничего, кроме воспоминаний, потрепанных вееров и неспоротых меток с давным-давно постиранного белья.
* ДУМЫ *
Дмитрий Ольшанский
Две столицы
Разные девяностые годы
Те, кто сейчас в России смешивают 1990-е с грязью, - они, считай, вытирают ноги о свадебное платье своей мамы. Конечно, платье это уже обветшало, и мама уже умерла, но все-таки не надо, наверное, использовать его в качестве коврика или тряпки в ванной. Ведь это было время, когда мама была молодая и не знала, чем это все закончится, что отец начнет пить и бить, а потом его вообще убьют. И ведь кто это делает - как раз те люди, которые в 1990-е поднялись.
Владимир «Адольфыч» Нестеренко