Русская жизнь. Понаехавшие (апрель 2008)

Коллектив авторов

Почти - потому что сейчас на территории Москвы, по крайней мере, в пределах МКАД, существует три барака, в которых продолжают жить люди. Есть еще несколько зданий барачного типа в Коптево и рядом с метро «Водный стадион», но они не жилые - там располагаются какие-то мелкие конторы. Такие данные приводит в своем блоге московский краевед Николай Калашников, и у меня нет оснований ему не доверять - лучше него, пожалуй, никто не разбирается в столичных пятиэтажках, девятиэтажках и бараках.

Итак, три уцелевших московских барака.

Профсоюзная улица, дом 123, санаторий «Узкое»

Я подошел к дому 123,

и на меня залаяли собаки. Очень громко и злобно. Собак было несколько, и лаяли они изнутри дома. Невидимые злые собаки. Штуки четыре, судя по лаю.

Из лестничного окна панически выпрыгнула облезлая кошка.

Постоял немного. Как-то не хочется входить внутрь из-за этого лая. К счастью, дверь открылась, и из дома вышла пожилая женщина с двумя большими наполненными неизвестно чем полиэтиленовыми пакетами в руках. Не обращая на меня внимания, она подошла к стоящей недалеко от крыльца маленькой четырехколесной тележке, которую, судя по всему, сделали из детской коляски. На тележке - два больших пластиковых бака. Уложила пакеты в баки, вывезла тележку на асфальтовую тропинку, покатила к выходу на дорогу, туда, где стоял я. Все это - молча, глядя в землю.

–  Здравствуйте, - сказал я.

Молча, глядя в землю, подошла ко мне практически вплотную, остановилась, подняла голову и сказала:

–  Здравствуйте. Что хотели? Вам кого?
– и смотрит очень внимательно в глаза.

Объясняю цель визита. Журналист, хочу про ваш дом написать. Таких в Москве почти не осталось.

–  Вообще-то, у меня времени мало. Некогда мне тут.

Далее последовали скупые, отрывочные ответы на вопросы. Дом 1927 года постройки. Селили тут много кого - и деревенских местных, когда деревню сносили, и приезжих работников санатория. Сейчас и москвичи тоже живут. Разные люди. А можно поподробнее о людях? А чего о них говорить, люди и люди. Разные, говорю, люди. А вы давно здесь живете? Ну, как вам сказать. (Пауза.) С тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Зовут меня Мария. А отчество? Это необязательно. Просто Мария. Нет, не москвичка, какая же я москвичка. Приехала работать в санатории. А откуда? (Снова пауза.) Да какая вам-то разница. Приехала, и все. И всю жизнь здесь проработала, в санатории в этом.

Собаки продолжают оглушительно лаять. Разговор явно не клеится.

Только я хотел спросить, кем Мария работала в санатории, как из дома вышла другая женщина.

–  Людмила Владимировна, к нам тут журналист приехал, поговорите с ним, про дом наш хочет написать, что-то зачастили к нам журналисты, вот вам Людмила Владимировна все расскажет, а я пойду, некогда, некогда мне.

И покатила свою тележку в сторону приземистых служебных строений бывшей усадьбы, а ныне санатория «Узкое».

–  Да, Дмитрий, дом у нас замечательный.

Дом и вправду не лишен некоторого очарования. Деревянный, из бревен, обшитых сверху «вагонкой», двухэтажный. С одной стороны - барак, с другой - не совсем типичный. С элементами конструктивизма (естественно, двадцать седьмой год). Дом состоит из двух больших кубических объемов, соединенных более узким объемом. Два входа, но не с фасада, как в классическом описании Асара Эппеля, а с торцов. Внутри раньше был типичный барак с коридорной системой, но лет двадцать назад внутреннее пространство разгородили на отдельные квартиры, по шесть на каждой лестнице, по три на этаже.

Людмила Владимировна не из приезжих, москвичка, поменялась в этот дом семнадцать лет назад. Почему, спрашиваю. Что, так сказать, подвигло?

–  Ну, как вам сказать… Здесь такое чудесное место!

Может

быть, на самом деле у Людмилы Владимировны были какие-то другие, более приземленные причины для переезда в Узкое, но место - да, необыкновенное. Огромный, на километры вокруг, лес. Сосны. Холмы. Белый чистый снег, поскрипывающий при ходьбе по нему. Тишина - звуки города сюда не доносятся. Разве что собаки по-прежнему продолжают издавать свои собачьи звуки, но уже не такие громкие, как раньше. Людмила Владимировна водит меня по окружающим дом остаткам барского парка. Вот аллея, ее посадили еще в девятнадцатом веке (два ровных ряда деревьев, в значительной степени обезображенных расположенным рядом уродливым металлическим забором). Другая аллея - из специально выращенных «раздвоенных» лип - садово-парковый шедевр. Искусственный пруд (углубление в земле, заполненное снегом, льдом, какими-то обломками деревьев; вообще, окрестности дома довольно запущены). Высокая белая церковь, хорошо отреставрированная, действующая.

Все это великолепие вместе с домом 123, санаторием и обширнейшей прилегающей территорией принадлежит Академии наук. У Академии имеется намерение продать дом 123 и окрестные угодья неким частным владельцам - желающие уже вроде бы есть. Дом в этом случае, естественно, пойдет под снос, жильцов расселят, на освободившемся месте построят что-нибудь элитно-эксклюзивное.

–  Жалко, конечно, дом. С одной стороны, нам всем квартиры нормальные, может быть, дадут, здесь все-таки в бытовом плане трудно жить. С другой - дом хороший, красивый, крепкий, крыша новая, в подвале не так давно ремонт сделали. Стоять бы ему еще и стоять. Лучше бы его церковь купила. У нас тут церковь хорошая, службы каждый день, батюшка очень приятный. Купили бы наш дом и сделали бы там воскресную школу, например.

Входим в подъезд. Все деревянное. Лестница с сильно истертыми, но на вид еще вполне крепкими ступенями. Деревянные перила. Чисто, светло. На всю высоту лестницы - огромное вертикальное окно с красивым частым деревянным переплетом.

–  Это все - и лестница, и перила, и окно - двадцать седьмого года, как построили, так и не меняли. Я же говорю, крепкий дом, на совесть построен. Вы извините, я вас в квартиру пригласить не могу, у меня четыре собаки. Они посторонних не любят. Вы уж простите.

Из- за двери одной из квартир доносится приглушенный коллективный лай. Да, пожалуй, не стоит.

Благодарю, прощаюсь, направляюсь к конечной остановке 49-го автобуса - единственного транспортного средства, связывающего это уединенное место с городом. Откуда-то издалека слышен негромкий металлический скрип. Сквозь стволы деревьев видно, как Мария, глядя в землю, катит свою тележку с пустыми пластиковыми баками по направлению к дому 123.

Улица Петра Алексеева, дом 5а

В Москве, как уже было сказано, осталось три действующих барака, и два из них располагаются на одной тихой улочке, отходящей перпендикулярно от респектабельного Можайского шоссе. Бараки стоят ровно друг напротив друга. Один большой, другой поменьше.

Дом пять а - длинный, одноэтажный, деревянный, зеленый. Старый, смиренный, усталый. К входу в дом пристроено застекленное крыльцо, внутри заметно присутствие человека. Вхожу. У окна курит симпатичная черноволосая женщина. Назовем ее условным именем - Светлана - настоящее она назвать почему-то отказалась - «да ну, зачем, мало ли что, знаете». Это не очень понятно, но да будет исполнена воля моей собеседницы, пусть она будет Светланой.