Русская жизнь. Попса (май 2008)
Шрифт:
– Вы не помните, откуда вообще взялось само слово «попса»? В какой момент оно появилось?
– По-моему, в самом начале девяностых годов. Это, скорее всего, было спровоцировано засильем «Ласкового мая». Тогда вообще наблюдалось жесткое противостояние - рокеры и попсовики. Особенно когда появилась программа «Взгляд» и вместе с ней на поверхность выплыло огромное количество так называемых рок-групп. Собственно, ничего пренебрежительного в слове «попса» поначалу не было - просто деление жанров.
– А до этого не было никакого специального жаргонного обозначения поп-музыки?
– В советское время это называлось «вокально-инструментальный жанр». И «Интеграл», кстати, был единственной рок-группой. Я тут недавно наткнулся в интернете на дискуссию между эмигрантами по поводу Советского Союза - они там ностальгируют и говорят, что вот-де рок, конечно, запрещали, но не было никаких официальных документов. Как это, позвольте, не было? Был, например, официальный приказ, запрещающий петь под фонограмму, запрещающий иметь более двадцати процентов собственных
– А аттестат - это был пожизненный пропуск на сцену?
– Нет, аттестат давался на пять лет, и каждые пять лет происходила переаттестация. И вот Министерство культуры выдает документ, дающий право на гастроли, а идеологический отдел ЦК КПСС запрещает. Так и было с «Интегралом». Мы никогда не звучали ни на радио, ни на телевидении.
– Постойте, а как же «Не бойся, я с тобой!», там же «Интеграл», насколько я помню, вовсю звучит?
– А кино - это была другая организация. И в кино мы снимались, в той же «Звезде и смерти Хоакина Мурьеты» на музыку Леши Рыбникова. Но с кино тоже были свои проблемы. Когда «Мелодия» выпускала песни Полада Бюль-Бюль-оглы к «Не бойся, я с тобой!» (а в фильме очень много музыки исполнял «Интеграл»), там поставили условие - либо мы не ставим имя «Интеграл» на пластинке, либо эти песни вообще не входят. Мне позвонил Полад, объяснил ситуацию, я сказал: «Да не проблема, естественно, пусть выходят, кому надо - тот узнает».
– Конец восьмидесятых все-таки больше ассоциируется не с поп-музыкой, а с русским роком. У вас с ним какие отношения были?
– «Интеграл» был настолько не похож на вокально-инструментальные ансамбли, что даже чиновники Министерства культуры не знали, куда его засунуть. Поэтому в разделе «рок-музыка» в Советском Союзе официально числился один коллектив - «Интеграл», больше никого там не было. Причем аттестация происходила раз в пять лет, а тарификация - раз в год. И в одной тарификации мы числились как ВИА, а в следующей - уже как рок-группа, ну и так далее. Вообще, конечно, жанровая принадлежность в те годы определялась очень точно и значила многое. Надо отдать должное советской музыковедческой школе и музыкальной критике - это были профессионалы, в отличие от современных. Сейчас умеют только перечислять имена и названия, и кто какой звукозаписывающей компании принадлежит, и все это подается с невиданным пиететом, а в суть и глубину никто не может вникнуть. Я за последние сорок четыре года прочитал, может быть, три внятные статьи про музыку. Это естественно - образование-то уничтожено напрочь. Идеологи и теоретики марксизма-ленинизма, по меньшей мере, были профессионалы.
Что до рокеров, то у нас были совершенно разные мотивации в момент, когда мы так или иначе прикасались к музыкальным инструментам. Тогда бытовала теория, что лучше играть для себя в кочегарке, но настоящую музыку. На самом деле, когда хлынул вместе с перестройкой весь этот поток, и повалили через вышеупомянутую программу «Взгляд» эти подпольные коллективы, меня они откровенно раздражали. Во-первых, своей политичностью, а во-вторых, полной беспомощностью в музыкальном отношении. Как музыканты они были очень плохие. А как актуальные политологи - тем более. В те времена газеты были более откровенны, оперативны, адекватны, и самое главное - более вразумительны в оценках, чем эти песни. Мы ждем перемен! Ну и ждите - каких перемен? В какую сторону? Собственно, группа «Кино» раскрутилась благодаря Сереже Соловьеву и его «Ассе». Когда впервые увидели, как можно реагировать на рок-группу - ну как же, весь советский народ вверх руки задирает. Контровой свет - и на этом фоне лес рук. Такой реакции раньше на концертах просто не разрешалось, были же специальные разнарядки - свист запрещается, крики. И я не очень любил всю эту публику, хотя в то время был очень сильно политизирован.
– В чем выражалась политизированность?
– Ну, например, дважды стоял в кольце от Зеленограда до Белорусского вокзала за Ельцина. Меня больше занимала актуальная политика, чем не первой свежести установки этих рок-музыкантов. События менялись куда радикальнее, чем эти их песни. Советский Союз исчез за три дня, а они все еще поют об этом. И по сегодняшний день наши музыканты оставляют желать лучшего.
– Почему, по-вашему, так происходит?
– Это естественно, если нет среды, в которой формируется понимание инструментальной культуры. Я вот полуглухой, потому что до сегодняшнего дня в инструментальном ансамбле у нас отсутствует культура аккомпанемента. По сей день считается, что чем громче играет музыкант, тем он круче, профессиональнее. Виртуоз. У меня до драки доходило дело с музыкантами! Я однажды Юрину, гитаристу «На-на», просто разбил башку стойкой. А у меня с репетиции запрещалось уходить, ну он пошел, купил каску хоккейную, ну и в каске играл на репетиции. Потому что ну невозможно с ним. Я предпочитаю музыку, а он предпочитает только соло-гитару. И у него была такая педаль, и я вкрутил туда винтик, чтобы он эту педаль не нажимал до конца. Представляешь, уровень! А нам же приходилось много общаться с американскими музыкантами - там совершенно другое отношение к звуку.
– В чем разница?
– Разница в том непередаваемом состоянии музыки, которое меняется с каждым звуком. Для американских музыкантов аккомпанемент приносит больше удовольствия, чем какой-нибудь самый громкий запил на гитаре. У них есть драйв, и есть состояние биофизиологического ритма, в котором одинаково все торчат, и важно слышать друг друга. Это как в сексе - когда есть взаимность, то и стоит без проблем. Как только напряги начинаются, все падает. Вот у нас все и играют с вечно опущенным х… из-за этих соло. Невозможно заставить людей играть в ансамбле. И так играли поголовно все - лишь бы на полной громкости, это и считалось здесь музыкой. И до сих пор так. Впрочем, сейчас-то все более-менее устаканилось - просто музыкантов вообще не осталось, а в студии все что угодно отрегулируют по уровню на компьютере. Я сегодня смотрю на тогдашних музыкантов - они как слушали рок и хэви-метал, популярные тогда, так они по сей день остаются их агрессивными защитниками. Так не бывает, человек-то должен совершенствоваться, диапазон должен развиваться. Нельзя зацикливаться на музыке своей юности. Ну, я вот торчал от рок-н-ролла, а еще раньше от джаза - и что ж это, на всю жизнь? Нет, конечно, со временем приходит понимание, что звуки, которые нас окружают, куда многообразнее. А эти остаются фанатами какого-то хэви- метала! Им по пятьдесят, уже седые яйца, а они как начинали с узколобым сознанием, с таким и живут до сих пор. Меня удивляет, когда взрослые музыканты говорят про клубную музыку, мол, что это такое, бум-бум-бум и все дела. А клубная музыка настолько же разнообразна! Просто ее надо почувствовать, там другое состояние, в нее надо воткнуться. И тогда ты услышишь все многообразие. Вообще, эта проблема зашоренности всегда будет в мире, где нет закваски, где музыка органично развивалась бы в любом направлении в зависимости от поколений и мировоззрений. Поэтому и остаются борцы за права рока перед попсой. Когда я это почувствовал в конце восьмидесятых годов, то бросил рок-музыку и сделал группу «На-на». Мне не хотелось становиться в один ряд с этой хренью под названием «рок-музыка». Я считаю, что местная рок-музыка на «Интеграле» началась, на «Интеграле» она и закончилась. И я решил сделать совок - то, с чем всю жизнь боролся. Сделать группу на основе традиционного для России музыкального жанра, который называется «советская песня». Этот минор, он заложен в этногенез местного сознания, - мы же явно выходцы из Средиземноморья.
– А в «Интеграле» откуда эта закваска?
– В «Интеграле» всегда были безупречные музыканты. Потрясающий гитарист Юрка Ильченко. Не менее потрясающий гитарист Сережка Перегуда. Несмотря на то, что мы дистанцировались от тогдашних джазменов - а тогда был джаз-рок в моде, - когда приходили на наши концерты тот же Алексей Козлов или не менее яркий саксофонист Малышев, или Зацепин, или Тухманов, или Леша Рыбников, они поражались в первую очередь исполнительскому мастерству инструменталистов. На «Интеграл» в те времена невозможно было попасть на концерты - и менты стояли с собаками, и пограничников вызывали, потому что люди с билетами не могли пройти. А у «Интеграла» не было ни одного хита! Люди ходили за эмоциями.
– Какой период был самым благоприятным для местной поп-музыки?
– Потрясающий период не только для попсы, вообще для любой здешней музыки - это примерно 94-97-е годы.
– Почему?
– Вдруг на основе конкуренции стало появляться огромное количество звукозаписывающих компаний. Не всегда, конечно, в честной борьбе, но это основа любой конкуренции. Конечно, это был нерегулируемый капитализм, бандитский, какой угодно, - но конкуренция была. И тогда каждая компания понимала - чтобы удержаться на рынке, ты должен предложить нечто оригинальное. И вдруг у людей стали просыпаться вкусы. Вкус на «Коррозию металла», вкус на «Иванушек», вкус на «Блестящих», на Линду, на «Мумий Тролль», на «Ленинград». Практически весь спектр мировой музыкальной индустрии в те годы здесь был отражен, даже рэп появился. Я уж не говорю про электронную музыку. Все артисты, выстрелившие тогда, до сих пор существуют, потому что они зародились в естественной среде обитания, они не искусственные. Все было очень разное - совершенно невозможно сравнивать группу «Иванушки» и группу «На-на». Эта многожанровая история появилась благодаря конкуренции. Артисты не платили за телевидение! Индустрия обретала лицо, присущее физическим законам вселенной. А потом случился кризис, и денег ни у кого не стало. Самое смешное, что в период, о котором я говорю, звукозаписывающие компании принялись выплачивать сумасшедшие - даже по нынешним временам, а уж для тех лет тем более, - гонорары за альбом.
– Это сколько, например?
– Мы за альбом «Прикинь, да» - для меня это лучший в музыкальном отношении альбом «На-на» - получили четыреста двадцать тысяч долларов. За предыдущий альбом - двести пятьдесят тысяч.
– А почему вдруг в этом завертелись такие деньги?
– Конкуренция, я ж говорю. Потому что у людей появилось отчетливое понимание того, что они имеют право выбора. Можно выбрать Зюганова, можно Ельцина, можно ДДТ, можно «На-на». Я когда в первый раз попал за границу, в Прагу, с группой «На-на», это был восемьдесят девятый год, мне ни во сне, ни в моих фантазиях - а уж я человек с фантазией - никогда бы не пришло в голову, что можно выбирать из такого количества сыров и колбас. Потому что в 89-м году в «Шереметьево» все прилавки были заставлены водой «Ессентуки». Больше не было вообще ничего.