Русская жизнь. Попса (май 2008)

Коллектив авторов

–  Ладно, зайду, - ответил Ермило.
– Деньги найдутся, не голяк какой.

Вошли они в корчму, и видит Ермило, что за прилавком сидит жидовка с чулком в руках, а перед прилавком мужик стоит, узнал Ермило и жидовку и мужика, да не высказал этого.

–  Ну что же, признал меня?
– спросил Ермило, войдя в освещенную корчму.

–  Где там, служивый, признать!

–  Ну, давай осьмушку, выпью со всеми вами, а за это время приглядитесь ко мне, так и узнаете.

–  А, знаю!
– воскликнул жид, - ты будешь сын Очкура, мужика

из села Хоробич. Заезжал батька твой вчера ко мне, ехавши из города, говорил, что ждет из полка сына. А ты как тут.

–  Узнал, нечего сказать, - засмеялся Ермило.

Жидовка и мужик приглядывались к солдату, но тоже не узнали его.

Водка была подана. Подошел Ермило к прилавку, взял четыре стаканчика, поставил их в ряд и налил в них водки.

–  Ну, пейте, братцы, все за мое здоровье, - предложил Ермило.

Жидовка отказалась.

–  Нет, этак нельзя. Хайка, должна и ты выпить, - настаивал Ермило.

–  А ты откуда меня знаешь, что я Хайка?!
– удивилась еврейка.

–  Потому что знаю, - улыбался Ермило.
– Это у вас у всех такие глаза плохие, что не можете признать меня.

–  Ну, скажи, служивый, сам, кто ты такой, - сказал корчмарь, видимо, довольный предложенным угощением солдата.

–  Сын Дегтяренко.

Bce так и ахнули.

Начались расспросы. Надолго ли Ермило домой пришел, где служил и тому подобное. Поговорил с земляками Ермило и, вынув деньги, начал за водку расплачиваться. Как увидел жид в руках Ермилы целую пачку ассигнаций, так и задрожал всем телом.

–  Ой, вей!
– воскликнул он.
– Откуда у тебя, Ермило, столько грошей?

–  Это мое дело, брат, - ответил холодно Ермило и нарочно перебирал в руках бумажные деньги, точно дразнил жида.

–  Вот счастье батьке, вот счастье, - восклицал жид.

–  А там увидим, что будет, - ответил Ермило, спрятал деньги в карман, попрощался и ушел.

Подходит Ермило к своей хате, видит огонь. Постучался.

–  Кто там?
– спросил старый Дегтяренко, повернув голову к окну, откуда послышался стук. Он сидел на лавке и гнул обручи на бочку. Старуха лежала на полатях.

–  Солдат, - ответил Ермило.

–  А что тебе нужно?

–  Пустите на ночь. Иду в село Крапивну, да далеко она отсюда. А темь большая, и ноги пристали.

–  У нас негде, служивый, иди к Зезюле-сотскому, он пускает, у него и хата для этого отдельная есть. Он плату берет.

–  Где мне по ночи искать сотского? Пусти к себе, добрый человек, - проговорил Ермило, - плату я дам: мне все равно кому ни платить.

–  Да пусти уж, - отозвалась с палатей Дегтяриха.
– Плату даст, чего же тебе?
– А лавка за столом свободная, выспится на ней, к тому же солдата нужно пожалеть, ведь и Ермило наш тоже солдат.

–  Добре, пущу, - сказал старый, лениво поднимаясь с лавки. Вышел он из хаты и отворил ворота. Солдат вошел во двор, а там за хозяином и в хату. Сбросил шапку, перекрестился, поздоровался с хозяевами; снял котомку

с плеч и уселся.

–  Может, и поесть что найдется у вас?
– спросил он.

–  Яичница разве с салом?
– отозвалась хозяйка.

–  Давай и яичницы.

Опустилась с палатей Дегтяриха и пошла в амбар за яйцами.

–  А чей будешь в Крапивне?
– спросил хозяин солдата, принимаясь снова за свои обручи.

–  Зарубы мужика.

–  Такого не знаю.

–  А у тебя, старик, есть сыновья?

–  Есть. Один женился и двором теперь живет, а другой в солдатах.

–  Весть о себе подает?

–  Подает, да редко. Почитай, больше года не писал.

–  Что же так?

–  Не знаю.

–  А урожай этого лета какой у вас был, старик?
– помолчав, спросил Ермило.

–  А что тебе?

–  Да так.

–  Плохой. Засуха была.

–  И в Крапивне, значит, не уродился хлеб.

–  Должно быть, и там плох, не далече она от нас - верстов пятьдесят.

–  Хорошо теперь выходит, что с деньгами домой иду: батьке помогу, - проговорил Ермило.

–  А много грошей имеешь?

–  Довольно будет. Для целой семьи на весь год хватит, - ответил Ермило и, вынув кошелек с деньгами, развернул пачку ассигнаций и показал их старику.

Забилось сердце у старого Дегтяренко. А Ермило, ради хвастовства, разложил бумажки по столу и начал считать их.

В это время в хату вошла старуха, взглянула на деньги и затряслась. Отроду не видала она так много денег. Потом взяла топор и начала откалывать от дров щепки, чтобы приготовить на них яичницу. А грешная мысль о том, что хорошо было бы завладеть деньгами солдата, не выходит у ней из головы. Старый Дегтяренко продолжает гнуть обручи. И его голову осаждают те же грешные думы.

А Ермило посчитал деньги и спокойно спрятал их в карман.

–  Ну, хозяйка, - сказал он, - потом, приготовишь яичницу, скажи мне, а я прилягу на лавку, устал. Усну если - разбуди.

–  Ладно, - ответила Дегтяриха и начала медленно возиться около печки.

–  Да!
– спохватился Ермило.
– Нужно ведь и водки выпить. Сходи, старик, в корчму за водкой, заплачу тебе за это и выпьем вместе.

–  Можно. Давай деньги.

Ермило дал 30 копеек.

Одел свитку старый, засунул бутылку в карман и вышел.

Дегтяриха не выдержала, выбежала за мужем.

–  Ну, что тебе нужно?
– спросил Дегтяренко жену, когда она дернула его на дворе за полу.

–  У солдата грошей много, - шепнула она.

–  Так что же с этого?
– отозвался так же тихо старый.

–  Убьем его.

–  Дурная, как же мы его убьем?

–  Топором.

–  Страшно.

–  Что тут страшного? Убьем, вывезем в поле и бросим в овраг.

–  Обожди, вернусь с корчмы, тогда поговорим об этом.

Ермило, оставшись один в хате, прилег на лавку и думает: старики завидуют деньгам беда как, а не знают того, что я их сын. Завтра откроюсь.