Русская жизнь. Земство (апрель 2008)
Шрифт:
I.
– У женщины была единственная дочь, и этой женщине кто-то там нагадал, что дочь ее всю жизнь проживет с мертвецом. Женщина испугалась, взяла свою дочь и решила убежать далеко-далеко. Собрались и пошли куда глаза глядят. День идут, два идут, горы кончились, начался темный лес, и по этому лесу они тоже идут - день, два. Не садятся отдохнуть, не спят, все идут и идут. Видят - в лесу дом стоит. Дочь говорит - Мама, давай зайдем, отдохнем немного в этом доме, я уже совсем не могу дальше идти. Мать хочет открыть дверь, дергает ручку - дверь не открывается. Изо всей силы дергает, и все никак. Дочь говорит - Дай я попробую. Тронула дверь, она и открылась. Дочь вошла, а мать войти не может, остается на улице. И видит она - в первом окне появляется ее дочь: Мама, тут серебра полная комната! Потом во втором окне - Мама, тут полная комната золота! И третье окно, дочь из него выглядывает и говорит: Мама,
Зайнат (для русских - Зоя) Шахбулатова останавливается и поясняет: «Сказка вообще-то хорошо заканчивается, он оживает, но в детстве каждый раз, когда мне ее рассказывали, именно в этом месте меня трясти начинало. Эту сказку мне часто рассказывала моя мама, и когда с Аднаном это случилось, мама сказала мне: „Никогда не смей плакать“. Это тебе Божий дар, награда, и если ты примешь ее достойно, то и благодарность тебе будет. И я честно скажу - те два года, что он был на ногах, не были более счастливыми, чем те девятнадцать, которые он был лежачий».
II.
Аднан учился в пединституте двумя курсами старше Зои, и она говорит, что помнит, как часто видела его в коридорах, но он с ней ни разу не заговорил, а ей хотелось познакомиться, но девушке в таких делах инициативу проявлять неприлично. Только через десять лет, когда он уже был знаменитым композитором (его песню «Чечня - звезда моя» на стихи будущего президента Ичкерии Зелимхана Яндарбиева часто передавали по радио; с Яндарбиевым Аднан поссорится, когда тот попросит его написать для Ичкерии гимн, а Аднан откажется - а до этого они очень дружили, и друзья Аднана даже упрекали его: «Зелимхан на митингах говорит твоим языком, зачем ты научил его разговаривать?»), а она - режиссером на телевидении, они встретились: Аднан пришел на прямой эфир в смену Зои. После эфира он спросил кого-то из сотрудниц студии, замужем ли Зоя, ему ответили, что не замужем, и он начал за Зоей ухаживать. «День ухаживал, два дня, на третий день позвал замуж. Я ему говорю: что ж ты ко мне не подошел в институте? А он отвечает: тогда было не время, а сейчас пора».
III.
В октябре 1973 года Аднан поехал во Владикавказ заседать в жюри конкурса «Алло, мы ищем таланты». Обратно ехали с секретарем горкома комсомола Игорем Меликяном, который только что получил права и еще не очень хорошо водил машину, и когда встречный грузовик ослепил Игоря, тот бросил руль, «копейку» занесло и ударило о дорожное ограждение. Аднан был не пристегнут и упал на Игоря спиной - сломал позвоночник, и до самой смерти (умер в девяносто втором) не вставал с постели. Первые два года еще мог садиться, а потом только лежал. Когда Зоя возила его в Ленинград, в институт Поленова, профессор Угрюмов, который осматривал Аднана, сказал ему: «С позвоночником вам, конечно, не повезло, а с женой - повезло. Посмотрите, какое у вас тело - тело ухоженного ребенка. Вам будет легко болеть». Болеть ему действительно было легко, и Аднан говорил Зое, что Аллах дал ему болезнь, а ей - терпение. Зоя до сих пор спит на полу, потому что раньше всегда (летом на коврике, зимой на матрасе) спала рядом с кроватью Аднана, просыпаясь каждый раз, как только муж открывал глаза. «Последний раз он открыл глаза уже после смерти. У нас есть такая легенда, что человек, когда умрет, может открыть глаза, если рядом с ним окажется кто-то самый близкий. Я не верила в эту легенду, но когда он умер, и я зашла в его комнату, он открыл глаза, посмотрел на меня, а потом закрыл».
IV.
Когда Зоя вернулась домой после первой войны, дверь в ее квартире была выбита, но все в доме было на месте - только одной пачки чая не хватало. Соседка рассказала, что однажды зашла в квартиру, а там на диване сидит русский офицер. Спросил: «Хозяев знаете?» и просил передать, что дает слово офицера - из квартиры ничего не пропадет, потому что он видит, что в этом доме жили интеллигентные люди. Это уже во вторую войну квартиру разграбили всю - картины и бюстики композиторов уничтожили боевики-ваххабиты, для которых и живопись, и скульптура - дьявольские изобретения, а книги (Аднану из книжных магазинов приносили домой накладные, чтобы он мог выбрать себе книги до того, как они поступят в продажу - это было распоряжение первого секретаря Чечено-Ингушского обкома партии Доку Завгаева, который часто бывал у Аднана дома) уже на глазах Зои вынесли федералы. Она хотела подойти к ним, сказать, что она вернулась и что не нужно ничего выносить, но соседка остановила - сказала, что дня за два до этого кто-то из соседей тоже хотел остановить мародеров, те отвели его за угол - «поговорить» - и расстреляли.
Вторая война вообще была страшнее первой. Когда
Сколько русских могли бы рассказать такую же историю.
V.
Вечером после нашего разговора с Зоей по грозненскому телевидению показывали передачу про наркотики - что-то вроде ток-шоу. Ведущий-чеченец разговаривал с гостем из Москвы, каким-то профессором, членом-корреспондентом Академии медицинских наук. Передача была посвящена открытию в Грозном наркологического диспансера, и московский нарколог, как мне показалось, слишком откровенно стелился перед принимающей стороной - говорил о природной скромности чеченцев, которая не позволила им назвать этот дворец науки, как он того заслуживает - национальным научным центром или еще как-то в этом роде. «Диспансеры, - говорил профессор, - это у нас в Москве. Такая заплеванная, загаженная избушка, к которой и подойти страшно. А у вас - дворец, научный центр!» Ведущий вежливо кивал, мне же казалось, что он - и вполне заслуженно - презирает своего гостя, потому что, по-моему, гость все-таки зашел слишком далеко в своем воспевании Грозного посредством унижения Москвы. Наверное, если бы эту передачу показали российским зрителям, профессор потом долго объяснял бы, что его не так поняли, и вообще это монтаж. Так я, по крайней мере, думал, а потом стал представлять, что сам сказал бы о чеченцах и Чечне, если бы меня пригласили на местное ток-шоу.
И я не без ужаса понял, что сказал бы чеченцам что-нибудь еще более комплиментарное, чем наркологический профессор. Я, наверное, сказал бы, что чеченцы - это народ-герой, народ-мученик, и что не нужно думать, что величие народа определяется его численностью или размерами занимаемой территории; чеченцы же - действительно великий народ. Но если бы я это сказал, то я сам же на себя первым и разозлился бы, потому что, во-первых, ничего такого я произносить не хочу, и, во-вторых, - совершенно не представляю, какими словами вообще было бы правильно говорить о Чечне и о чеченцах.
VI.
Чеченская проблема для сегодняшней России, может быть, остра как никогда, даже более остра, чем во время обеих войн. Но важно понимать, что чеченская проблема - это не столкновения между кадыровцами и ямадаевцами, не сам Рамзан Кадыров и даже не Кондопога. Чеченская проблема заключается в том, что мы, русские, отчаянно не знаем, чего мы хотим от Чечни.
Чего хотим - не в смысле: «Зачем мы туда полезли?», или: «Зачем финансировать восстановление Грозного из федерального бюджета?» Мы не знаем, чего хотим от Чечни - это значит, что никто в России не представляет, как должна выглядеть Чечня, какой она должна быть, чтобы к ней спокойно можно было относиться. Обычный регион Южного федерального округа, независимое государство, пустое место, закатанное в асфальт - и то, и другое, и третье - просто утопия. Да и в этой утопии нет места многим важным вещам, потому что, чего уж там, мы, русские, до сих пор остаемся неотмщенными за все, что происходило между нами и Чечней в последние пятнадцать лет. В Ставрополе в прошлом году появилась площадь Генерала Ермолова - какая-то из местных русских патриотических организаций собрала деньги и за собственный счет (ну, табличку новую установили) переименовала автобусную остановку на безымянной прежде площадке. Когда в прошлом году город был на грани русско-чеченских столкновений, имя генерала Ермолова часто звучало в разговорах русских ставропольчан и на ставропольских форумах в интернете. Люди, для которых Ермолов сегодня - культовая фигура, в большинстве своем не знают даже, как его звали по имени-отчеству, и вообще ничего об этом человеке не знают, кроме того, что он усмирял Чечню. Но усмирить Чечню сегодня - значит, усмирить саму Россию. Мы с ней слишком срослись - настолько, что ни с ней, ни без нее жизни нам не будет никогда.
VII.
Конечно, ехать в Чечню за историями о местном самоуправлении было опрометчивым шагом. «В нашей ситуации перекладывать ответственность за город на местное самоуправление было бы самоубийством. Никто, кроме республиканского руководства, управление городом просто не осилит», - помощник мэра Грозного Мамед Башаев говорит таким голосом, будто его самого, персонально, пугает перспектива создания в чеченской столице выборных муниципальных структур. «Решение вопросов сконцентрировано в руках президента республики не потому, что кто-то искусственно тормозит реализацию федеральных законов, а потому, что реализация федеральных законов зависит от степени готовности регионов принять на себя ответственность за местное самоуправление. Наш народ пока к этому не готов».