Русские банды Нью-Йорка
Шрифт:
Он соскользнул с кресла на пол, под ноги Коэну, который пытался схватить его за плечо. Перекатился, вскочил на ноги и едва увернулся от Уильямса. Кто-то рванулся наперерез, и Кирилл нырнул ему навстречу, боднув головой в грудь. Схватил латунную урну и кинулся к окну. Выбил стекло, вскочил на подоконник. Сзади кто-то вцепился, не оторвать. В лицо ударил прохладный ночной воздух. То был воздух свободы, и он придал ему сил. Кирилл перегнулся вниз и оттолкнулся, увлекая за собой преследователя. Они вдвоем упали на мостовую, а за ними посыпались осколки стекла.
Но тут на
— Что вы себе позволяете! — задыхаясь, возмутился он. — Это грубое насилие!
— Не более грубое, чем то, что позволяли себе вы, мистер Черный Испанец, — с ликованием заявил Уильямс.
В толпе зевак на тротуаре кто-то ахнул. Толпа загудела, раздался восхищенный свист.
— Вы меня с кем-то путаете, — крикнул Кирилл.
— В таком случае полиция Нью-Йорка и агентство Пинкертона принесут вам свои искренние извинения, — заявил Коэн, стряхивая с черного сюртука осколки стекла.
34. Самозванец
— Выпьешь? — предложил Салливан. — Похоже, тебе не помешает. Коньяк, виски?
Илья помотал головой:
— Сначала расскажу. Потом выпью. А то лишнего наговорю.
— Лишнее мне тоже хотелось бы услышать. Но — как знаешь, — Салливан отставил бутылку. — Ты их успел застать?
— Только четверых. Не знаю, может быть, там была большая сходка, но этих четверых я застал.
— Все верно, — кивнул инспектор. — Они обычно так и встречались, двое на двое.
— Вы давно за ними следили?
— С месяц. Осведомитель не мог подобраться к ним ближе, а сегодня утром его нашли в канаве, со свернутой шеей. Я решил, что пора вмешаться и тебе. Ну, о чем шли переговоры?
— Левый товар. Продажа с рук мимо общей кассы. Подробности будут известны завтра. Их сейчас допрашивают. — Илья посмотрел на часы. — Наверно, уже все выяснили. Но я не стал ждать, не хотел тратить ваше время.
— Что ты решил? Как будешь разбираться?
— Уже разобрался.
— Со своими — тоже?
— Они не свои.
— Катер пригодился?
— Да, спасибо.
— Что ж, хорошая работа, — улыбнулся Салливан. — Мне всегда нравилось, как быстро ты соображаешь. А действуешь еще быстрее. Давай теперь вместе подумаем, как нам ответить Французу. И надо ли отвечать? Может быть, сделаем вид, что мы ничего не заметили? Мало ли что могло случиться с его парнями?
Илья поморщился и потянулся к бутылке:
— Не знаю, сэр. Не знаю. У меня сейчас голова забита всякой ерундой. Ничего толкового я не придумаю. А горячку пороть не следует.
Он глотнул виски и откинулся на спинку дивана. «Что ему еще от меня надо? — подумал он с раздражением. — Я только что потерял двух своих лучших ребят. А ему на это плевать. Он уже весь в политике. Просчитывает ходы. К черту. Сейчас напьюсь, и пусть он сам все решает».
— Это ты верно заметил, они уже не свои, — сказал инспектор. — Кто служит двоим, тот не служит никому. Не ты, так Француз бы с ними разобрался. Они просто не знали, чем кончается измена. Вот я и думаю: другие ведь тоже могут этого не знать. Надо учиться у итальянцев. Если они убивают кого-то из мести,
— Мне следовало их повесить на Аллен-стрит? Всех четверых? — устало осведомился Илья. — Такие детали контракта надо было оговаривать заранее.
— Вот теперь ты начинаешь говорить лишнее, — засмеялся Салливан. — Выпей еще, мне интересно будет послушать.
— Если позволите, сэр, я выпью в другом месте.
— Хочешь побыть один? Понимаю. Не стану навязываться в компанию. Но имей в виду, Билли — завтра у нас будет серьезный разговор об этом «левом товаре».
Да, он хотел побыть один. Да только как это сделаешь в Нью-Йорке? Даже если запереться в комнате, городской шум все равно ворвется к тебе через закрытые окна, а с шумом придут и мысли, и картинки начнут кружиться перед закрытыми глазами, и ты все равно останешься частицей толпы, которая не засыпает, не умолкает и не останавливается ни на миг.
Он шел по Хестер-стрит, заглядывая в каждый бар, чтобы сделать глоток виски, и держал курс на «Арсенал». Почему именно туда? Наверно потому, что не был там уже лет пять. Ну да, с тех самых пор, как стал Черным Испанцем. Настоящим, а не тем мальчишкой, которому дали кличку боязливые иммигранты из турецких кварталов.
Года два назад он снова побывал там, возле рынка «Вашингтон». Теперь вместо Роя Сильвера здесь заправлял Пол Келли. «А Сильвер погиб, — вспомнил Илья. — Пал на поле брани. Не устоял в битве с Джонни Французом. Лучше бы они пали оба. Но так не бывает. Кто-то должен остаться в победителях. И ждать, когда и его прикончат. Когда-нибудь прикончат и меня». Да, он побывал в Вест-Сайде, чтобы потолковать с Полом Келли. Ни о чем не договорились, но и врагами не стали. Они сидели в небольшом ресторанчике, одни, без посторонних, и без охраны. И в конце вечера к ним подошел хозяин, старый армянин. Ничего не говоря, он положил на стол перед Ильей диковинный предмет — какой-то старинный нож с бронзовой рукоятью и клинком вроде бы из темно-серого стекла с красным отливом. «Это с моей родины, — сказал он. — По-вашему называется обсидиан. Самый острый нож на свете. Он должен принадлежать самому лучшему воину. Мы уже не воины. Пусть он останется у тебя, Черный Испанец».
Ножик был и вправду острее бритвы. «Куда он делся? Валяется, наверно, среди старых шмоток. Или потерялся где-нибудь по пьянке», — подумал Илья, уже подходя к «Арсеналу». «И правильно. Какой из меня теперь воин? Я теперь военачальник. Щелкнул пальцами — и армия побежала умирать. Красота».
— Эй, мистер, это не вы уронили бумажник?
Он остановился, едва не наступив на вертлявого пацана перед собой. Тот размахивал толстым кошельком.
— Не вы уронили?
— Шел бы ты спать, — сказал ему Илья. — А завтра с утра можешь ловить простаков на свою дурацкую удочку. Ну, что вылупился? Сейчас начнешь просить у меня десятку, и тогда вернешь бумажник. А там одна бумага, да?