Русские гении за рубежом. Зворыкин и Сикорский
Шрифт:
Тюрьма была полна паники и слухов. Некоторые из них приносили новые арестанты, другие придумывали сами заключенные. В основном обсуждались цели и местонахождение чехов. С улицы слышались спорадические выстрелы, кто-то предлагал напасть на охрану и бежать. Когда в течение нескольких следующих дней ситуация с продовольствием ухудшилась настолько, что мы буквально начали умирать с голоду, мы решили подготовиться к побегу. Кто-то узнал, что чехи уже в городе и наша охрана стала постепенно исчезать. Мы воспользовались этим, взломали двери, и все заключенные высыпали на улицы.
Город был в смятении. Слышались выстрелы, одни пытались сбежать из города, другие радовались прибытию чехов. Наконец, изрядно поплутав, я наткнулся на чешский патруль, который обыскал меня, но был вполне удовлетворен
Прибыв в Омск, я нашел офис моего треста, от имени которого проделал все свое путешествие. Меня встретили очень тепло. Они согласились, что им нужен инженер, который мог бы посылать соответствующую информацию из Америки, и выразили желание помочь мне туда уехать, но Омск был отрезан от мира со всех сторон, кроме севера, сражающимися друг с другом группировками, так что пришлось ждать улучшения ситуации.
В тресте мне сказали, что к ним приходил профессор геологии Иннокентий Толмачов из Петрограда, который тоже пытается уехать из страны. Я нашел его, и он рассказал, что надеется уехать северным путем — через Иртыш, Обь и Северный Ледовитый океан. У профессора было много друзей и в правительстве, и в тресте, которые помогали ему организовать экспедицию на Север, так что, если я хочу к нему присоединиться, он с радостью меня возьмет.
Так я оказался среди членов арктической экспедиции. У нас была небольшая речная лодка, собственность треста, на которой мы добрались до Обдорска (Салехард) в устье реки Обь. Мы надеялись найти транспорт, заручившись поддержкой местных властей. Мне также сказали, что Омск нуждается в радиоаппаратуре, и хотя французское правительство обещало прислать оборудование и специалиста, но ничего так и не поступило.
Таким образом, я в качестве радиоспециалиста был мобилизован местными властями для связи с посольствами России в Копенгагене и Лондоне и, если будет необходимо, то и в Америке, чтобы купить подходящую радиоаппаратуру и привезти ее в Омск.
Итак, в конце июля 1918 года наш корабль отплыл из Омска в Северный Ледовитый океан. Я нашел, что собравшаяся на корабле команда весьма приятна. Мы подружились с профессором Толмачовым, и наша дружба продолжалась в течение многих лет в Америке. Помимо нас, матросов и работников треста, с нами путешествовал эксперт по охране рыб, которого послали исследовать разные породы рыб, живущих в этих реках, с коммерческими целями. Таким образом, благодаря его исследованиям на протяжении всего нашего путешествия на корабле всегда была свежая рыба.
Это путешествие дало мне уникальную возможность увидеть эту часть страны. Обь — одна из крупнейших рек мира. Она начинается в Алтайских горах, пересекает всю Сибирскую равнину и после 3000 миль впадает в Северный Ледовитый океан. В те времена, когда случилось наше путешествие, за исключением нескольких городов местность вокруг реки была малонаселенна и берега были покрыты непроходимой тайгой. Летом связь поддерживалась в основном по реке, а зимой — на санях и лошадях. Наш корабль плыл довольно медленно, останавливаясь в небольших поселениях. Во время этих остановок у нас была возможность встретиться и потолковать с местным населением. Во многих деревнях отдаленно знали о революции, в других проигнорировали происходящее. Эта часть страны была завоевана в конце XVI века казаками под предводительством Ермака и довольно долгое время использовалась правительством как место, куда ссылали политических заключенных и преступников. Разнообразные коренные народы частично смешались с русскими поселенцами, но большинство из них сохранило свою этническую культуру.
Находясь в Обдорске, мы посетили соседние поселения коренных жителей, наблюдали их традиционный быт, способы рыбалки и охоты на уток и гусей и другую дичь, используя рыболовные сети. Мы также увидели место, где они молились своим древним богам, хотя официально были христианами. Здесь, в месте, защищенном стрелами и луками, мы нашли множество приношений в виде звериных шкур и разных домашних принадлежностей.
Одной из самых интересных остановок был город Березово, в северном окончании Оби. Здесь, на вершине холма, мы увидели остатки старого поселения чукчей, которое профессор Толмачов датировал еще до времен Ермака. Мы набрали горшков в разной степени сохранности. Мы также видели группу мужчин-аборигенов с шаманом, танцующих вокруг бутылок с водкой.
После месяца путешествия по Оби, которая в своем нижнем течении расширяется на несколько миль с малочисленными поселениями на берегах, мы прибыли в Обдорск. Здесь мы провели несколько дней, договариваясь о нашем дальнейшем передвижении вокруг полуострова Ямал (около 500 миль) до южной оконечности острова Вайгач, где на перешейке между островом и Новой Землей мы должны были найти радиостанцию, с которой передавались сведения о состоянии льда в этой части Северного Ледовитого океана.
Договорившись с местной рыбацкой артелью, мы получили небольшую рыбачью лодку и после довольно беспокойного путешествия недели через две доплыли до радиостанции. Последняя часть путешествия пролегала в густом тумане, и так как на лодке не было радио, то станцию мы нашли, стреляя из ружей в воздух и ориентируясь на ответные выстрелы с радиостанции. На станции жили два русских радиооператора и семья эскимосов. Операторы с нетерпением ждали ледокола, который должен был привезти нового оператора и свежее продовольствие из Архангельска. Ледокол был в пути уже несколько недель, но недавно связь с ним прервалась, и теперь не было уверенности, придет ли он вообще, так как лед был совсем плох и сюда боялись плыть после первого сентября. А это по случайному совпадению был как раз тот день, когда мы приехали. Ситуация усугублялась тем, что капитан нашего судна хотел вернуться до зимних морозов, и, если ледокол действительно не придет, единственный путь назад был с эскимосами, на зиму переезжающими южнее. Но даже они собирались скоро уезжать. В конце концов капитан поставил нам ультиматум, что, если на следующее утро мы не едем с ним, он оставляет нас на станции.
Мы были в полной растерянности и не понимали, что делать, когда услышали сирену и колокол приближающегося корабля. На следующее утро мы увидели ледокол „Саламбола“ из Архангельска, причаливший к берегу. Дополнительным сюрпризом стало то, что на корабле оказались французские специалисты по радиотехнике, которые везли ту самую аппаратуру для радиостанции в Омске. После быстрой разгрузки припасов для станции и погрузки французской техники на судно, идущее в Обдорск, мы на „Саламболе“ отплыли в Архангельск.
Путешествия по Северному Ледовитому океану редко бывают приятными, но это запомнилось мне как самое суровое из всех моих приключений за все время странствий. В течение всего путешествия океан был неспокоен, а несколько раз мы попадали в шторм. Первые дни я болел морской болезнью и не вставал с койки. На стене каюты висело приспособление, показывающее крен судна — до железной отметки в 45 градусов с каждой стороны. Эта штуковина, которая постоянно била по железкам и громко звенела при каждом ударе, чуть не свела меня с ума. В начале поездки капитан, узнав, что у меня есть опыт стрельбы из пулемета, определил меня к пулеметчикам (так как ему не хватало людей) — в случае тревоги я должен был занять отведенную мне позицию. Когда мы отплыли и у меня началась морская болезнь, я решил, что лучше пойду на дно с кораблем, чем встану с койки. Но когда дозорному показалось, что он увидел немецкую подводную лодку, и забил тревогу, мне удалось выползти наверх и привязаться веревкой к орудию. Я был так напуган и взволнован, что только после отбоя тревоги понял, что морская болезнь прошла.