Русские гении за рубежом. Зворыкин и Сикорский
Шрифт:
В Архангельске оказалось, что город занят французскими, английскими и американскими войсками. Все посольства переехали сюда из Москвы после захвата власти большевиками. Так как в Омске я получил инструкции сначала ехать в Лондон, я обратился за визой в британское посольство, но мне было отказано в связи с тем, что они не признавали Сибирское правительство. Американским послом в России в то время был доктор Дэвид Р. Фрэнсис из Сент-Луиса. Он очень хорошо ко мне отнесся, слушал мои рассказы и явно был заинтересован Сибирью. Он выдал мне американскую визу и сделал запрос на транзитную визу в британское посольство. Англичане согласились и послали запрос в Лондон, предупредив меня, что, скорее всего, процедура займет какое-то время. У меня было с собой несколько писем для российского посольства в Дании, так что я решил сначала поехать в Копенгаген, так как американская виза давала возможность транзита через эту страну. Это было очень приятное путешествие на норвежском судне через фиорды, сначала в Христианию (Осло), потом в Копенгаген. Пассажирами корабля были в основном норвежцы, что создавало сложности в общении, но не мешало поддерживать отношения жестами, улыбками и восклицаниями.
В Бергене мы пересели на более крупное судно, на котором доплыли до Копенгагена. Я нашел там старого знакомого из Петербурга, которого правительство послало туда с семьей еще до революции и решившего там остаться. Он стал моим гидом и показал город.
Мне пришлось ждать английскую визу несколько недель, и я стал свидетелем первого перемирия в Первой мировой войне, которое впоследствии оказалось нарушенным. Весь город высыпал на улицы — все танцевали, пели, пили. Когда подписали настоящее перемирие, я был уже в Лондоне, и мне посчастливилось отпраздновать окончание войны еще раз. В Лондоне я провел почти месяц, пока мне удалось найти транспорт в Штаты и получить необходимые документы. Русская колония в Лондоне завалила меня приглашениями с просьбой рассказать о моих путешествиях и о ситуации в России. Я заметил, что не все истории нравились моим соотечественникам, большинство из которых жило на упакованных чемоданах в полной готовности вернуться в Россию, „как только революция закончится“. Все, что было сказано в противовес их надеждам, их злило до такой степени, что некоторые из них не верили моим рассказам.
Наконец настал день отъезда, я сел на „Мавританию“, чтобы отплыть в Соединенные Штаты. Это было мое первое путешествие на океанском лайнере. Я ехал первым классом и имел доступ к гостиным, курительным, читальням и проч. Мне особенно понравилась столовая — громадное меню с огромным выбором экзотических блюд, что так отличалось от моей спартанской жизни во время войны и скитаний! Хотя я и прикупил себе в Лондоне темный костюм, мне было очень неловко находиться в окружении пассажиров, переодевавшихся по нескольку раз в день. Особенно неуютно я чувствовал себя вечером, когда являться на ужин приходилось все в том же костюме. Оправдание себе я получил много позже, когда обыкновение не носить вечернюю одежду заставило меня отказаться от путешествия на другом корабле, который был торпедирован и затонул. Так отсутствие вечернего фрака, возможно, спасло мне жизнь. Наше же путешествие через океан прошло без приключений, и мы приплыли к статуе Свободы в новогоднюю ночь 1919 года, где и простояли в заливе до следующего утра.
Так как у меня были проблемы с английским, на лайнере я в основном общался с теми, кто знал французский. За моим столом сидел мужчина, Аугусто Легия из Перу, который говорил по-французски. Он возвращался домой из Англии, где у него был страховой бизнес. Мы решили провести Новый год вместе. Он пригласил меня приехать к нему в Перу, где очень нужны были молодые инженеры. Я сказал, что планы у меня пока весьма неопределенные, но что я не забуду о его приглашении. На следующее утро я был несказанно удивлен, увидев, как господина Легию встречала группа официальных лиц, одетых строго по этикету. Когда я спросил одного из них, кто же такой этот господин, он ответил, что они — представители посольства Перу и что Легия только что избран президентом. Уже потом я получил письмо на бланке президента Перу с официальным приглашением эмигрировать в его страну.
Как на всех приезжающих в Штаты впервые, больше всего на меня произвели впечатление небоскребы, особенно здание Вулворта, которое тогда было самым высоким в мире. Но я был слишком занят делами, чтобы обращать особое внимание на окружающее. У меня было несколько рекомендательных писем из России, к тому же я очень хотел встретиться с двумя своими друзьями, которые уже некоторое время жили в Нью-Йорке. Один из них был генерал Муромцев, который уехал из Петрограда вскоре после революции с официальной миссией по поручению Государственной комиссии по закупкам.
Вскоре я разыскал офис треста, по бумагам которого приехал. Несколько месяцев я работал у них, налаживая связь с Омском. Весной 1919 года я получил приказ от Сибирского правительства вернуться в Омск, так как им по-прежнему был нужен специалист по радио. Они также просили привезти им запчасти для оборудования радиостанции. Положение мое выглядело довольно неопределенно. В Нью-Йорк я приехал и жил там на деньги, полученные в Нижнем Новгороде. Понятно, средства эти были не вечны, и я должен был определить свое будущее. Работать по профессии без знания английского оказалось просто невозможно. В тресте меня приняли по просьбе из Омска, но платить зарплату не хотели из-за крайне ограниченных финансовых ресурсов. Получить же дополнительные деньги из-за нестабильной ситуации в Сибири было трудно. Так что они были рады от меня избавиться и предложили оплатить обратную дорогу.
Сообщив в Омск о дате приезда, я получил дополнительные заказы, как по работе, так и частные просьбы, и отправился на западное побережье с огромным багажом. Обратное путешествие заняло около шести недель. Я побывал в Сиэттле, Йокогаме, Владивостоке и отправился по Сибирской железной дороге через Харбин до Омска. После очень приятного путешествия на американском поезде и японском корабле я оказался во Владивостоке, оккупированном союзниками. Мои документы признали действительными, но предупредили, что часть пути по Сибирской железной дороге от Харбина до Хабаровска опасна. Оба города были заняты практически никому не подчиняющимися атаманами: Хабаровск — генералом Хорватом, а Харбин — казачьим атаманом Григорием Семеновым. Но выбора не было, я должен был выполнять приказ Омска.
Оказалось, я был слишком оптимистичен, так как меня держали во Владивостоке в течение многих дней; обыскали, конфисковали часть багажа и отпустили только из-за полученных из Омска телеграмм. По прибытии туда я обнаружил, что многое изменилось. Сибирское правительство было заменено адмиралом Колчаком, и по всей стране шла Гражданская война. Война шла на нескольких фронтах между „белыми“ и коммунистами с переменным успехом. Хотя восточная часть страны номинально находилась под контролем правительства Колчака, здесь было множество независимых атаманов, помимо тех, о которых я уже сказал, которые никого не признавали и, по существу, делали что хотели. Целые области переходили от одного правителя к другому, и было непонятно, от кого население страдало больше. Хаос продолжал возрастать, и я решил вернуться в Соединенные Штаты, на сей раз навсегда.
Тем временем колчаковское Министерство транспорта, которое занималось поставкой в Омск товаров, купленных за границей, особенно в Соединенных Штатах, искало кого-нибудь для организации закупок для навигации, запланированной на следующее лето. Я получил предложение принять участие в этой работе в Америке, что совпадало с моими планами. Я согласился работать на них по крайней мере еще год, но никак не более двух лет.
Так я опять поехал в Нью-Йорк, на сей раз как правительственный курьер с рекомендательными письмами различным русским организациям в Соединенных Штатах. Поскольку я уже был известен в Омске как человек с репутацией удачливого путешественника, достигшего США через Ледовитый океан, меня завалили различными посылками и поручениями от различных кооперативов и прочих организаций, а также от частных лиц, ищущих родственников, и даже от Церкви, передавшей для главы Православной церкви в США пузырек с мирром (освященным маслом, используемым в церковной службе).
На этот раз я поехал тем же путем, которым вернулся из Нью-Йорка. Я доехал до Владивостока железной дорогой, оттуда взял небольшую лодку на Суругу, и снова — японской железной дорогой до Йокогамы. Когда я проезжал через Японию в первый раз, я пробыл в Токио всего несколько дней, и мне не удалось посмотреть эту страну. На этот раз я должен был провести почти месяц в ожидании визы и билета на пароход и решил использовать это время, чтобы увидеть Японию. Я распланировал свое путешествие по стране, а когда покупал билеты, то заметил рядом японского джентльмена, которого до этого видел у себя в гостинице. Я решил, что за мной следят, но так как таить мне было нечего, я подошел к нему и, говоря с ним по-русски, показал ему свои билеты. Я сказал, что раз уж он все равно едет со мной, то не мог бы он показать мне Японию. Кроме того, я был даже готов ему заплатить за это одолжение. Сначала он немного сконфузился, но, когда я прибыл на вокзал, он был уже там. Он оказался чудесным гидом и в какой-то мере другом, с чьей помощью и с чьим знанием русского и японского мне удалось не только увидеть, но и по-настоящему узнать Японию того времени. Когда мне снова довелось попасть в Японию почти сорок лет спустя, это была уже совсем другая страна. Во время моей первой поездки я увидел настоящую Японию, такую, какой она была столетиями.