Русские люди
Шрифт:
Что, дом вспомнить потянуло? Далеко теперь твой дом, а, писатель?
Панин. Далеко.
Сафонов. Глоба, а твоя где фотография? Не вижу.
Шура. А ему, по его характеру, целый альбом нужно возить.
Глоба. Вот это уж неверно, Шурочка. Человек я, правда, холостой, но чтобы целый альбом возить — это нет. Если возить фотографию, так это уж надо одну какую-нибудь, чтобы сердце билось при взгляде, — например, хотя бы вашу. Но вы же мне не подарите?
Шура.
Глоба. Ну, вот видишь. Хотя у капитана, впрочем, тоже нет фотографии. То есть она могла бы тут с ним рядом сидеть, да он все отсылает ее от себя.
Сафонов. Ты не трогай этого. Знаешь же, что больше некого…
Глоба. А хотя бы меня.
Сафонов. Твое время еще придет. Я тебя на крайний случай держу.
Глоба. Это на какой же такой крайний случай?
Сафонов. А вот если пропадет она, ты пойдешь.
Молчание.
Теперь еще отсидеться два дня — и порядок. (Панину.) И придется тебе, начальник особого, сдать свои дела и опять в писатели податься.
Панин. Да, в газете уже, наверное, думают, что пропал их собственный корреспондент…
Быстро входит Васин, за ним Козловский.
Васин. Товарищ капитан, переправилась Апощенко?
Сафонов (взглянув на часы). При мне нет, но сейчас уже, должно быть… А что?
Васин. Где, у Южной балки?
Сафонов. Да, а что?
Васин. Товарищ лейтенант, соедините со второй ротой! Быстро!
Козловский, стоящий рядом с Васиным, хватается за наган, но Васин, незаметно следивший за ним, поворачивается, перехватывает его руку и вывертывает ее. Наган падает.
Сафонов. В чем дело?!
Васин. Сейчас. Товарищ Панин, выведите его отсюда.
Панин (отворив дверь в соседнюю комнату). Идите.
Козловский не двигается.
Ну!
Козловский и Панин выходят.
Сафонов. Что случилось, Александр Васильевич?
Васин. Сейчас. (Лейтенанту.) Соединили?
Лейтенант. Есть. Соединил.
Васин (в телефон). Задержите Апощенко, если еще не переправилась… Я спрашиваю: переправили или нет?..
Пауза.
Я
Сафонов. Александр Васильевич, может, объяснишь все-таки?
Васин. Так точно. Сейчас объясню. (Кивает на дверь, в которую увели Козловского.) Вот этот мой племянник объяснит. Пойдемте.
Сафонов и Васин проходят в соседнюю комнату.
Шура. Иван Иваныч!
Глоба. Ну?
Шура. Что же это? Неужели пропадет Валечка? А?
Глоба (угрюмо). Молчи.
Шура. Неужели пропадет?
Глоба. Молчи.
Шура. Неужели вам даже сейчас не жалко, что пропадет?
Глоба (хватив кулаком по столу). Молчи об этом. Не будет этого!
Сафонов (показывается в дверях). Глоба!
Глоба. Да?
Сафонов. Глоба, одевайся в штатское, скорей. Где оно у тебя?
Глоба. На медпункте.
Сафонов. Беги.(Закрывает дверь.)
Глоба. Вот и пришел мой крайний случай, Шурочка. (Идет к двери, оборачивается.) Там у тебя, наверно, из-под одеколона пузырек есть, так ты мне водки в него приготовь, чтобы, как переплыву, греться было чем. (Выходит.)
Шура (подходит к столу, где стоит ее машинка, роется в ящиках, достает флакон, задумчиво смотрит на него). Валечкин. Осталось немножко… Все равно теперь…
Входят Сафонов, Васин, за ними между Паниным и красноармейцем Козловский, без пояса, в гимнастерке с сорванными петлицами.
Сафонов. Глоба ушел?
Шура. Да.
Сафонов. Хорошо. (Васину.) Ну что ж. Надо кончать. По-моему, все ясно.
Васин. Я не видел его четырнадцать лет, и он значительно изменился. Но все-таки, очевидно, мог бы узнать… если бы был внимательнее. Готов за это понести ответственность.
Сафонов. Да что там ответственность, Александр Васильевич. Подумаешь, из-за такой сволочи расстраиваться. Ну, племянник он тебе, ну и шут с ним. Расстреляем — и не будет у тебя племянника. Товарищ Панин! Составь протокол. Покороче. Ему до утра незачем жить, лишнее ему жить до утра. Понятно?