Русские над Индией
Шрифт:
Капитан сделал честь полковнику Ионову, приложив руку к головному убору. Полковник ответил ему по-русски под козырек. Начались переговоры через переводчика.
– На каком основании вы выставили свой пост на нашей территории? спросил полковник.
– Потому что земля эта наша, - возразил афганец и, скрестив на груди руки, принял вызывающую позу.
– Мы владеем ею по договору с Англией с 1873 года, - прибавил он.
– Нам нет дела до ваших договоров о наших владениях, - возразил полковник, - и я, исполняя возложенные
Капитан вспыхнул.
– Я рабом не был и не буду, - сказал он, - а если вам угодно наше оружие, то перебейте нас и возьмите его - афганцы не сдаются, - заключил он свою речь.
– Так вы не оставите этого места и не отодвинетесь за границу Афганистана?
– спросил полковник.
– Я вас спрашиваю в последний раз.
– Я сказал все!
– ответил афганец.
Видя, что путем переговоров ничего не поделать с афганцами и избегая кровопролития, полковник хотел неожиданно перехватать их, не дав им опомниться.
– Хватай их, братцы!
– вполголоса передал он приказание казакам.
Но не тут-то было. Не успели наши сделать и шага вперед, как афганцы дали дружный залп, и двое из наших грохнулись на землю. Раздался глухой, раздирающий душу стон.
– Бей их!
– крикнул полковник, и все ринулось вперед.
Полковник Ионов спокойно сидел на лошади, наблюдая за дерущимися; в пяти шагах от него стоял афганский капитан, который прехладнокровно стрелял из револьвера и вдруг, рванувшись вперед, подбежал к лошади полковника.
Блеснул огонек - и выстрел прогремел над самым ухом начальника отряда. Как-то инстинктивно полковник подался на шею лошади, и пуля прожужжала мимо. Капитана окружили казаки. Но афганец уже успел выхватить из ножен свою кривую саблю и, как тигр, бросился на них. Вот упал уже один казак под ударом кривого клинка капитанской шашки. Вот снова она, то поднимаясь, то опускаясь, наносит удары направо и налево.
В нескольких шагах стоит хорунжий Каргин и смотрит на эту картину, пули свистят вокруг него, а он стоит, как будто не действительность, а какая-то фантастическая феерия разыгрывается перед ним.
– Хорунжий, да убейте же его наконец!
– раздается роковой приговор полковника, и вот, вместо того чтобы схватить свой револьвер или шашку, хорунжий, не отдавая себе отчета, хватает валяющуюся на земле винтовку раненого казака и прицеливается. Он даже не справляется, заряжено ли ружье, и спускает ударник. Выстрел теряется среди общей трескотни и шума, и только легкий дымок на мгновение скрывает от глаз фигуру капитана. Как-то странно вытянулся вдруг афганец, взмахнув одной рукой, другой схватился за чалму, на которой заалело кровавое пятно, и стремглав полетел с яра...
На одного ефрейтора наскочили двое афганцев, завязалась борьба. Ефрейтор неистово ругался, желая освободиться от наседавшего на него неприятеля, но в это время подоспел казак.
– Не плошай!
– кричал он издали отбивавшемуся ефрейтору, и с этими словами шашка его опустилась на окутанную чалмою голову афганца. Вот и другой уже на земле с проколотою грудью. Страшно хрипит он, издавая звуки, как бы прополаскивая себе горло собственною кровью, и, несмотря на это, силится подняться и зарядить ружье, но силы изменяют ему, кровь хлынула горлом, и он склонил свою голову.
Недалеко от места стычки, под большим камнем, доктор Добросмыслов перевязывает раненых, из которых один с совершенно перебитою голенью неистово стонет.
– Ничего, ничего, потерпи, голубчик, - успокаивает его доктор.
– Уж мы тебе ножку твою вылечим. Давай корпии, - кричит он фельдшеру, который мечется с трясущеюся нижнею челюстью от одного к другому из раненых.
– Ой, больно, ваше высокоблагородие!
– стонет раненый, пока доктор вынимает висящие снаружи осколки раздробленной кости.
Выстрелы все еще продолжаются, потому что засевшие в юртах афганцы все еще продолжают стрелять. Наконец раздался резкий звук трубы, игравшей отбой, и пальба мало-помалу утихла. Из юрт выползли раненые афганцы.
Тяжелое зрелище представлял собою весь скат и зеленая площадка берега Аличура. Везде валялись убитые или корчились раненые; последние, силясь подняться на руки, молили о помощи.
Подошел резерв, и все сгруппировались около места, где лишь несколько минут тому назад стояли перед нами полные жизни люди и где теперь валялись одни лишь обезображенные трупы.
Тихо между солдатами, нет ни веселого говора, ни песен; у каждого на уме, что, быть может, и его постигнет такая же участь, как и этих афганцев.
– Саперы - вперед!
– раздается команда.
– Рой могилу.
Дружно принялись солдаты за работу, и через четверть часа яма была уже готова. Одного за другим стащили афганцев и положили в яму, а поверх всех был положен капитан Гулям-Хайдар-хан; пуля пробила ему голову, ударив в левый висок.
– Ишь ты, тоже сражался, - сказал один из солдат.
– Известно, сражался, а то как же?
– заметил другой.
– Тоже, ведь офицер!
Мерно падала земля с лопаток на тела убитых, покрывая их одного за другим своим холодным слоем и поглощая навеки павших героев. Вот белеется кусок мундира афганского капитана, но одна, другая лопатка - и все покрыто землею. Могила зарыта, и поверх нее сложен из камней памятник. Пехота трогается дальше.
– Песельники - на правый фланг!
– раздается команда ротного командира, и веселая солдатская песня слышится с прикри-киванием и присвистыванием на все лады, но в ней нет той веселой нотки, какая обыкновенно бывает заметна в обычной солдатской песне. Запевала и то как-то нехотя и протяжно затягивает свою обычную арию.