Русские над Индией
Шрифт:
– Что же, назад?
– обратился к нам капитан С., участвовавший также в погоне.
В это время несколько камней скатилось с противоположного скалистого обрыва.
– Тс! Господа, архары{54}, - обратился к офицерам С., ярый и бесстрашный охотник, - они теперь спускаются для водопоя. Не поймали афганцев, то по крайней мере привезем архара, все же не с пустыми руками возвратимся.
С этими словами он взял у одного казака винтовку и, оставив лошадь, направился к месту, куда свалились камни. Прошло уже достаточно времени, а выстрела не было. Вдруг до нас долетел громкий голос С., кричавшего нам: "Сюда! Афганцы". В один момент мы были на лошадях и подскакали к тому месту, откуда раздавался призыв. Подняться на лошади было невозможно на крутой скат, и мы, оставив их коноводам и карабкаясь по камням, забрались
– Где остальные?
– спросил капитан афганца.
– Это они сами знают, - ответил афганец.
Казаки сняли с них оружие, после чего один из рисоля (кавалеристов) рассмеялся.
– Отчего он хохочет, спроси его?
– сказал переводчику капитан.
– Оттого, что я теперь настоящая баба!
– отвечал чистым узбекским языком афганец, так что я понял его ответ, и при этом он указал жестом, что лишен оружия.
Офицеры наши, бывшие здесь, поспешили предупредить его, что русские обращаются с пленными гуманно, но афганец, по-видимому, мало убедился этим и возразил:
– Дайте мне чаю и лепешек, а потом вешайте, только теперь я очень голоден!
Всю дорогу он шутил и вел себя так, что приобрел всеобщую симпатию.
– Вот тебе и архар, - шутил С., - уж такого архара я никак не ожидал встретить.
У пойманного афганца было найдено письмо к убитому Гулям-Айдару, которому файзабадский губернатор предлагал возвратиться в Бадахшан, передав пост посланному, а также и письмо от жены несчастного капитана. Но не суждено было ему читать эти строки, написанные любящей рукой. Читал их начальник отряда, и слезы покатились по щекам туркестанского героя.
Бедная женщина умоляла мужа скорее приехать в Файзабад для определения сына в военную школу. Столько заботливости и нежной любви было в этом письме! Тяжело становилось при мысли, что скоро бедная афганка узнает о судьбе своего любимого мужа и горькие слезы польются рекою из ее прекрасных глаз.
9. Стоянка на Яшиль-Куле. Охота на кийка
Стоял необыкновенно жаркий день. Солнце как бы остановилось в зените и своими палящими лучами особенно пригревало каменистую почву Памира. Удивительное дело, вчера холод, даже снежок перед рассветом выпал, а теперь вдруг такая жара, что еле-еле спасаешься от нее под низкой палаткой, на которую солдаты то и дело льют воду из парусиновых ведер, чтобы хоть этим уменьшить невероятную духоту, царящую в ней.
– Ух!
– стонет мой сосед, валяясь в одном белье на своей походной кровати.
– Просто невыносимо становится, не пройти ли нам в юрту к капитану П., - говорит он, - там, наверно, прохладнее.
– А что ж, идемте, - отвечаю я.
И мы, надев на босую ногу уже изрядно истрепанные туфли, идем по направлению к виднеющейся юрте ротного командира.
Мы были не первые. В юрте капитана собралось довольно много народа; все были в костюмах, подобных нашим, то есть, вернее, без костюмов, и в разнообразных положениях сидели на постланных кошмах. Посреди кружка стоял уже опустевший кунган.
– Милости просим, - приветствовал нас хозяин.
– Чайку не прикажете ли?
– И он, не дожидаясь нашего ответа, позвал денщика и приказал подогреть кунган.
В юрте было свежее. Небольшой сквознячок приятно подувал на нас и, охлаждая вспотевшее тело, заставил свободно и легко вздохнуть полною грудью.
– Что нового, господа?
– спросил поручик Баранов, когда мы уселись на кошме.
– Да ничего утешительного, - ответил капитан, - сидим на месте, да и только, приказаний для дальнейшего следования все еще нет, и полковник опасается, как бы нам не опоздать с углублением в Шугнан, так как иначе перевалы будут закрыты и возвращение в Фергану отрезано.
– Да чего же он не двигается сам дальше, не дожидаясь приказаний? спросил я.
– Ведь пошел же он сюда, действуя совершенно вразрез с предписанием?{55} Ведь за стычку 12 июля он не имел никакого разноса, напротив, Государь Император прислал до поводу ее телеграмму: "Иногда не мешает проучить". Следовательно, отчего же и не проучить еще раз, не правда ли, господа?
– Совершенно верно, - заметил П., - вы правы, да и сам Ионов нисколько не прочь сейчас же двинуться и занять Шугнан, это ведь его заветная мечта, и он страшно досадует теперь, что она почти неосуществима.
П., которого очень любил начальник отряда, хорошо знал положение дела, а потому мы особенно внимательно отнеслись к этой новости.
– Почему же неосуществима?
– спросил Баранов.
– А по простой причине, - ответил П., - когда у одного ребенка десять нянек, то дитя зачастую остается без глаз.
Мы с удивлением взглянули на капитана, который не замедлил удовлетворить наше любопытство.
– Видите ли, господа, - сказал он.
– Полковник Ионов был еще до начала похода против назначения подполковника Громбчевского в состав отряда. Он хорошо понимал, что два медведя в одной берлоге не уживутся. Как Громбчевский, так и Ионов оба стремились к одной цели - блеснуть звездою над "крышею мира": Громбчевскому это удалось ранее, и он уже создал себе имя известного исследователя Памира. Теперь предстояло завоевание этой обширной области, которое было возложено на нашего начальника отряда. Вдруг к нему назначают совершенно постороннее лицо, и не под его ведение, а вполне самостоятельно действующее на Памире, "начальника памирского населения", подполковника Громбчевского, которому вменяется содействовать отряду в доставке перевозочных средств, проводников, а также, как прекрасно знающему географическое положение Памира, быть руководителем отряда при переходах через исследованные Громбчевским места, карты которых еще не вышли из Туркестанского топографического отдела. Такое назначение было не особенно-то приятно Ионову, человеку самостоятельному и решительному, а потому он очень недружелюбно отнесся к Громбчевскому. Между обоими штаб-офицерами на первых же порах завязались враждебные отношения. Как вы знаете, они оба избегают встречи, и Громбчевский поставил свои юрты даже вне района расположения отряда.
– Но при чем же теперь-то Громбчевский в вопросе дальнейшего движения?
– спросил я.
– А вот сейчас узнаете, - сказал капитан и, затянувшись трубкой, продолжал: - Теперь, после донесения начальника отряда военному министру о необходимости дальнейшего движения, он смело бы мог, не дождавшись ответа, несомненно отрицательного, двинуться дальше. Ведь афганцы недалеко и грозят наступлением, и это обстоятельство может служить вернейшим поводом к походу. Пройдет два, три дня, войска будут уже далеко, а телеграмма о возвращении опоздает, и цель Ионова будет достигнута, начнется война с Афганистаном, на его долю выпадет слава завоевателя Памира, Шугнана и Рошана, и русский флаг гордо разовьется над Индией. Но вот тут-то и явилась помеха в лице начальника памирского населения. Запасы истощились, ячменя совершенно нет, так что небольшое его количество выписано с Мургаба и не сегодня завтра прибудет с первой ротой, уже выступившей к нам{56}. Для того же, чтобы поднять отряд и направиться в глубь Шугнана, необходим огромный транспорт, для которого у нас не имеется лошадей, ни под сухари, ни под фураж. Вот тут-то полковник и обратился к Громбчевскому, конечно, официальным путем, чтобы тот доставил ему необходимое количество лошадей для движения в Шугнан. Не тут-то было. Отлично знал Громбчевский, что начальник отряда хочет воспользоваться удобным моментом для выступления, не дожидаясь приказаний, и ответил ему, что не имеет возможности исполнить просьбу, но что на случаи приказания, которое ожидается через несколько дней, им уже сделано распоряжение о пригоне табунов. Вот теперь полковнику и приходится сидеть на Яшиль-куле, досадуя на себя, что не захватил отрядного обоза. Сделали поблажку подрядчику, разрешили ему в два приема перевозить фураж, вот теперь и сидим, когда могли бы уже быть в Шугнане.
– Да, досадно, - сказал Баранов.
– Еще бы не досадно! Хорошо, если приказание будет немедленно двигаться дальше, а если нет?
– Тогда ведь зазимуем на этом проклятом месте, - ответил П.
"Нечего сказать, приятная перспектива", - подумал я и, налив в чашку горячего чайку, стал отхлебывать его, обливаясь струями пота, который, охлаждаемый ветром, приятно-холодными струйками тек по шее.
Вдруг дверь кибитки поднялась и, согнувшись, вошел в юрту казачий офицер.