Русские патриархи 1589–1700 гг

Богданов Андрей Петрович

«По преданию святых апостолов и святых отцов не подобает в церкви метания творити на колени, но в пояс бы вам творить поклоны; еще бы и тремя перстами крестились».

Указ был против древней традиции и отрицал постановление Стоглавого собора, гласившее ясно: «Иже кто не знаменается двемя персты, яко же и Христос, да есть проклят». Никон не желал ставить себя в более легкое положение, чем патриарх Иосиф, восставший против власти ревнителей и сломленный ими. Свой указ как вызов на бой Никон послал первому Иоанну Неронову в Казанский собор. И ревнители дрогнули, поняли, что в России появился новый хозяин церковных дел.

Сердце озябло и ноги задрожали у его бывших товарищей, — доносили Никону. Не в силах противиться указу патриарха и не желая

выполнять его, Иоанн Неронов на целую неделю скрылся в Чудов монастырь и, запершись, молился, оставив Казанский собор на бестрепетного Аввакума Петрова. Заговорили ревнители, что зима настает и приспевает время страдания. Воистину так! Заблудшие овцы подняли свой голос против владыки Церкви, подали на Никона обличительную челобитную царю — но тот, как и следовало ожидать, отдал ее патриарху. Что же, они заслужили свою участь. По доносу недовольных ревнителями священников Никон велел арестовать попа Логгина. Иоанн Неронов выступил его защитником и оскорбил Никона со всем освященным собором.

«В Евангелии написано, — кричал тогда Иоанн протопоп, — что Господь говорил: «Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас». А тебе, — тыкал он пальцем в Никона, — кто хочет добра — тех ты ненавидишь; любишь, жалуешь и слушаешь клеветников и шепотников! Клевета на добрых людей доходит к тебе за пятьсот и за тысячу верст. Восстал ты на своих друзей, а на их место поставил тех, кого раньше называл врагами Божиими и разорителями закона Господня. Обвиняешь людей в том, что они прихожан мучат, а сам беспрестанно и по воскресеньям даже приказываешь бить и мучить. Ныне от тебя боголюбцы терпят беды и разорения. Не знаю, почему это собрание называется собором церковным, ибо от него закон Господень терпит укоризны и поношения. Такие соборы были на великих святителей Иоанна Златоустаго и Стефана Сурожскаго!»

Все громче кричали ревнители благочестия, что Никон — недостойный патриарх. Но не было среди их голосов голоса Стефана Вонифатьевича, и молчал царский дворец. Хоть и жалел царь Алексей Михайлович своих друзей, но против Никона не пошел. Патриарх же содрал с Иоанна Неронова скуфью и, лишив священства, сослал в заточение в Спасо–Каменный монастырь. Лишил он священства и Логгина, который при расстрижении Никону в глаза наплевал, а когда содрали с него однорядку и кафтан — он и рубаху в алтарь патриарху бросил. Даниила Никон расстриг и сослал в Астрахань, а Аввакума с женой и малыми детьми отправил на верную смерть в Сибирь.

Теперь руки Никона были свободны и его не трогали вопли бывших товарищей, долетавшие до Москвы из каменных мешков и сибирских далей. Напрасно писали ревнители благочестия Стефану Вонифатьевичу, царю, царице и придворным, что они, как новые мученики, гонимы и томимы за проповедь христианского закона и учения, за желание спасти души православные. Напрасно обличали реформы Никона и грозили небесными карами за отступление Русской церкви от благочестия. Царь запретил подавать себе такие челобитные, его духовник призывал бывших товарищей слушать патриарха без рассуждений и не прекословить ему ни в чем, ибо сам царь положил свою душу и всю Россию на патриархову душу. Правда, писания староверов, как искры, рассыпались по стране, но далеко было еще то время, когда неразумием царя и собранного им лжевселенского собора разгорятся эти искры во всепопаляющее пламя и, как внезапно облитый ледяной водой, расколется камень в основании Русской православной церкви.

Получив возможность без помех заняться соединением русских обрядов с греческими, патриарх приступил к делу не торопясь, давая людям привыкнуть к переменам. На соборе русских иерархов в 1654 г. он объявил, что время совершения праздничного богослужения, некоторые молитвы, обычаи оставлять царские врата открытыми при литургии, не полагать мощи под престолом при освящении храма и класть антиминс под покровом при евхаристии, употреблять земные поклоны вместо малых в четыредесятницу и разрешать второженцам и троеженцам петь и читать на амвоне не согласуются с древними русскими

и греческими книгами. На этом основании собор постановил, а царь и патриарх утвердили исправления в новопечатных церковнослужебных книгах.

Невелики были утвержденные собором изменения, но и этого было нелегко добиться. Ведь решения собора показывали, что в русской церковной практике — о ужас! — есть новоизобретенные чины и обряды, есть уклонения от истинного благочестия. Недаром Никон собрал на собор лишь сильно зависимых от него церковных иерархов, не случайно строил свои вопросы к собору столь хитроумно: «И о сем прошу решения — новым ли нашим печатным служебникам последовати или греческим и нашим старым, которые купно обои един чин и устав показуют?» А во избежание разномыслия патриарх просил первым ответить на его вопросы царя Алексея Михайловича. Правда, один человек осмелился выступить против публично объявленного желания царя. Епископ Павел Коломенский вздумал не соглашаться с мнением о поклонах, ссылаясь на какие–то старые рукописи! Но уж Никон его укоротил — сослал, законопатил в темницу и огнем сжег на страх всем инакомыслящим, — и наступила тишина и единение в соборе освященном.

Чтобы закрепить успех, немедленно после собора Никон послал грамоту к Константинопольскому патриарху Паисию с двадцатью семью вопросами, на которые просил прислать соборно утвержденный ответ, заранее признавая высший авторитет восточных иерархов в русских церковных делах. Однако дожидаться ответа Никон не стал. Воспользовавшись приездом в Москву Антиохийского патриарха Макария и Сербского архиепископа Гавриила, он собрал новый собор.

В 1655 г. в Неделю православия богослужение в кремлевском Успенском соборе было особенно пышным. В присутствии российских и иностранных архиереев московский патриарх довершил начатую ранее расправу с иконами франкского письма [222] . Моровую язву, солнечное затмение, разные другие бедствия приписывали россияне отданному Никоном год назад приказанию выцарапывать глаза таким иконам. Народ волновался, в адрес патриарха неслись угрозы. Но не таков был Никон, чтобы отступить с полдороги.

222

То есть с западными картинами и иконами, написанными под влиянием западноевропейской живописи.

В присутствии царя, придворных и духовенства, при огромном стечении народа патриархи Московский и Антиохийский предали анафеме и отлучили от Церкви всех, кто изготовлял или держал у себя франкские иконы. Показывая народу конфискованные образа, Никон бросал их об пол, разбивая в щепки. При этом он объявлял имена сановников, у которых были найдены преступные изображения. Царь Алексей Михайлович стоял здесь же с непокрытой головой. Лишь когда патриарх довершил свое дело и приказал сжечь обломки, государь тихонько попросил его предать щепки земле, а не огню. Никон соблаговолил согласиться.

После этой расправы патриарх Московский произнес проповедь против двоеперстного крещения, утверждая, что оно нигде в мире не употребляется православными, и заставил патриарха Паисия подтвердить свои слова. В тягостном молчании расходились люди с этого богослужения, закончившегося оскорблением всенародных верований, но ни один человек не посмел возразить своему духовному владыке. Можно было открывать церковный собор.

В марте 1655 г. на соборе с участием иностранного духовенства Никон решил окончательно закрепить свое решение о последовательном исправлении русских церковнослужебных книг и обрядов. Первым делом, вспоминал опальный патриарх, надо было прочесть грамоту патриарха Паисия, рассказывающую о решениях константинопольского собора. Многословно похвалив своего «возлюбленного брата и сослужебника», Константинопольский патриарх благословлял его на устранение разногласий в обрядах, отвечал на все 27 вопросов и указывал на другие подлежащие исправлению нововведения Русской церкви.