Русские патриархи 1589–1700 гг
Шрифт:
Здесь мысль Никона, вольно пробегавшая по следам его патриарших дел, стала раздваиваться. Умирающий со страхом увидел, что не может больше затыкать рот своему внутреннему судье:
— Полно обманывать себя. О грамоте патриарха Паисия ты напечатал в Служебнике 1656 г. и так долго рассказывал эту историю, что сам поверил в нее. Как могла грамота читаться перед собором, если она пришла в Москву через два месяца после его окончания?
— Верно, — подумав, отвечал Никон. — Но велика ли разница? Для убеждения людей надо было, чтобы решения собора поддержал патриарх Константинопольский, да и обвинить Иоанна Неронова и епископа Павла эта грамота помогла, многие поверили.
— А ты не жалеешь, что оклеветал Иоанна и Павла? Ты ведь
— Они были противны Русской православной церкви, потому что не принимали истины, исходящей из уст ее верховного архипастыря.
— Пусть. Но ведь патриарх Паисий не одобрил задуманные тобой исправления книг и обрядов. Напротив, он предостерегал тебя от внесения мелочных раздоров в церковь. Помнишь его слова:
«Ты жалуешься сильно на несогласие в кое–каких порядках, существующих в Поместных церквях, и думаешь: не вредят ли эти различные порядки нашей вере? В ответ на это мы похваляем мысль — поелику кто боится впасть в малые погрешности, тот предохраняет себя от великих — но исправляем опасение… Если случится, что какая–нибудь Церковь будет отличаться от другой какими–либо порядками, неважными и несущественными для веры, или такими, которые не касаются главных членов веры, а относятся к числу незначительных церковных порядков, каково, например, время совершения литургии или вопрос о том, какими перстами должен благословлять священник, и подобные, то это не должно производить никакого разделения, если только сохраняется неизменно одна и та же вера. Это потому, что Церковь не с самого начала получила тот устав чинопоследований, который содержит в настоящее время, а мало–помалу… Рабу Господню не подобает устраивать свары (2 Тим. 11:24), и особенно в вещах, которые не принадлежат к числу главных, и существенных, и членов веры…»
— Ты хорошо помнишь эти слова, потому что много раз перечитывал грамоту Паисия Константинопольского, и все же решился ссылаться на него, исправляя русские книги и обряды!
— Но константинопольский собор поддержал мои решения о том, что более правильно, и я справедливо делал, приближая наши обряды к греческим!
— Разве? Даже ответ о перстосложении при крестном знамении и благословении — а это было самое важное дело московского собора 1656 г. — гласил, что русские могут креститься и двумя перстами, как греки — тремя, это дело безразличное, «лишь бы только благословляющий и благословляемый имели в мысли, что это благословение нисходит от Иисуса Христа».
— Исправление книг и обрядов на московском соборе и после него делалось по древним греческим и ветхим славянским книгам, которые между собой согласовались, а в новых московских печатных книгах против них были прегрешения! И без Паисия дело обошлось. Более пятисот греческих книг привез Арсений Суханов с Востока, не менее двухсот книг прислали тогда Иерусалимский, Антиохийский и Александрийский патриархи, восточные митрополиты и архиепископы, еще больше древних рукописей собрано было в России. Прочтя их и рассудив, соборно решили мы исправить многое, в том числе и о правильном перстосложении приговорили.
— Не мог ты обрести в древних книгах троеперстное крестное знамение и благословение, ибо и на древних иконах каждый мог зреть два перста сложенные, и в ветхих славянских и греческих рукописях то же люди читали. Ты на соборе следовал только советам патриарха Макария Антиохийского и все правил по его воле и по новым греческим книгам, говоря: «Я русский, сын русского, но мои убеждения и моя вера греческие».
— Я хотел соединиться с Восточной церковью во всем, но видел среди архиереев скрытый ропот, упорство в заблуждениях и склонность к неподчинению. Потому и надо было объявить, что мы заранее все старые греческие и славянские книги рассмотрели и нашли их во всем между собой согласными, а в новых греческих книгах и в новых же
— А объявив, ты оставил всякое попечение о поиске истины. Только просил Макария Антиохийского и других греков не пропускать ни одного отличия русской церковной практики от греческой, чтобы ты мог немедленно и без рассуждений все отечественное переменить.
— Таково было желание и царя Алексея Михайловича со многими боярами. Не один я хотел полного единения с Церковью восточной!
— Да, помню, ты один раз только воспротивился мнению Макария, что на Богоявление надо освящать воду дважды.
— И то государь бросился на меня с бранью. «Ты, — говорит, — мужик, блядин сын!» Я говорю: «Я твой духовный отец, зачем ты оскорбляешь меня?!» А он: «Не ты мой отец, а святой патриарх Антиохийский воистину мой отец!» Насилу я тогда настоял на своем.
— В действительности ты часто ставил государя на место, когда он вмешивался в твои дела. А исправления книг он вообще не касался. Ты приписал себе эту мысль, явившуюся задолго до тебя, а сам поставил справщиком Арсения Грека, который учился в греческой иезуитской коллегии в Риме, потом был мусульманином, потом униатом, наконец, сидел в заточении за еретичество на Соловках, где ты его и нашел. Да и другие справщики правили книги все больше по новым греческим, которые печатаются в Венеции, Риме, Париже и других неправославных местах. Заявляя, что все русские книги испорчены, ты никогда не проверял, точно ли это так.
— Я всегда требовал, чтобы книги правились по древним славянским и греческим!
— Но не зная греческого, ты не проверял справщиков и во всем полагался на их волю, не слушая тех, кто указывал тебе на их ошибки и заблуждения. Ты воздвиг суровые гонения на тех, кто хотел сказать тебе истину, а сам разрешал издавать книги со старыми чтениями: «Триодь Постную» 1656 года, «Ирмологион» 1657 года и другие. Хуже того, в Иверском монастыре с твоего согласия напечатано немало книг старых, с новоисправленными совсем несогласных. Хочешь, я скажу тебе, зачем понадобилось исправление?
— Изыди, Сатана! Я сам отвечу перед Богом за себя и все российское православие. Не может Церковь твердо стоять, если каждый слуга ее рассуждает о древности и новизне, держится привычки, а не послушания архипастырю. Важна не старина, а утвержденность властью, не копание в пыльных бумагах, а повиновение! Нужно было показать наглядно, что истина исходит от архипастыря, — и я делал это так, как следует. Чего стоило утвердить одно лишь троеперстное крещение!
Это хороший пример, думал Никон. Все было против него: древние книги и иконы, старинные сочинения Максима Грека и митрополита Даниила, решение Стоглавого собора и всенародная привычка. Пришлось собрать еще один церковный собор в феврале 1656 г. и заставить Макария Антиохийского торжественно опровергнуть Сказание о его предшественнике на престоле — святом Мелетии Антиохийском. Ловко тогда придумал восточный патриарх, назвав двоеперстие арменоподражательной ересью!
Затем, в неделю православия, на торжественной службе в Успенском соборе Макарий с Никейским митрополитом Григорием и Сербским архиепископом Гавриилом перед всем духовенством, Государевым двором и народом явили троеперстное крещение и рекли: «Кто иначе, двумя персты крещение и благословение творит, — тот проклят есть!» Мало того, когда вскоре прибыл в Москву Молдавский митрополит Гедеон, пришлось у него и первых троих взять письменное свидетельство, что Православная церковь «предание приняла от начала веры, от святых апостолов, и святых отцов, и святых семи соборов творить знамение честнаго креста тремя первыми перстами правой руки, и кто от православных не творит крест так, по преданию Восточной церкви, еже она держит от начала веры даже до днесь — есть еретик и подражатель армянам, и потому отлучен от Отца, и Сына, и Святого Духа и проклят!»