Русские патриархи 1589–1700 гг
Шрифт:
Склоняясь к призванию Владислава, боярское правительство сначала не объявляло об этом прямо: в нем шла внутренняя борьба, основанная на искушении отдельных лиц прорваться к престолу самолично. Считается, что наибольшие шансы на поддержку знати имел Ф. И. Мстиславский, но старый придворный понимал всю опасность излишнего честолюбия. Согласно легенде, он грозился уйти в монахи, но не принимать приглашение на престол.
Филарет, имевший больше родовых прав, уже был в монахах и мог уповать только на выдвижение своего сына Михаила, малолетство коего позволяло царедворцам рассчитывать на соправительство. Князь Василий Васильевич Голицын, «самый видный по способностям и деятельности боярин» (как отметил С. М. Соловьев),
Конечно, знать приложила бы все усилия, чтобы не пропустить на трон кого–либо из своей среды, но тихо, неявно; на Земском соборе Романов и Голицын могли рассчитывать на успех. Легко догадаться, что Филарет и князь Василий в трогательном единомыслии поддерживали патриарха Гермогена, требовавшего избрания всей землей русского православного царя!
Между тем ратные люди толпами уходили из Москвы к гетману Жолкевскому, присягнувшие королевичу воины участвовали в обороне столицы, а знать судила так, как несколько месяцев назад Филарет: «Лучше служить королевичу, чем быть побитыми от своих холопов и в вечном рабстве у них мучаться!» Пламенные проповеди патриарха вызывали насмешки, рассказы сторонников Владислава москвичи слушали со вниманием.
Филарет оставил осторожность и сам вышел к народу на Лобное место. «Не прельщайтесь королевским прелестным листом, — проповедовал Ростовский митрополит, — мне самому подлинно ведомо королевское злое умышление: хочет Московским государством с сыном к Польше и Литве завладеть и нашу непорочную веру разорить, а свою латинскую утвердить» [165] . Но «прелестный лист», присланный Жолкевским и Салтыковым в Москву 31 июля, был тем самым договором с Сигизмундом, что заключило под Смоленском тушинское посольство по благословению Филарета…
165
СГГиД. Т. 2. N9 204.
Задержать движение поляков к Москве и сговор с ними Семибоярщины удалось лишь на несколько дней. Уже 17 августа 1610 г. патриарх Гермоген с освященным собором (в коем видное место занимал Ростовский митрополит), бояре и московские чины утвердили договор с гетманом о призвании на престол Владислава на основаниях, выработанных ранее Филаретом (см. подробнее в рассказе о Гермогене). Вскоре столица и вся страна целовали крест новому царю — кроме городов и уездов Лжедмитриевых, а также непокорных никому или пребывающих в раздумье, куда податься. Весьма благоразумно не целовал крест Владиславу и Михаил Федорович Романов, отговорившись «малолетством».
Краткий миг, когда Филарет мог достичь высшей власти для своего сына, миновал. За смелость немедленно предложено было расплатиться. 28 августа, в присутствии патриарха Гермогена, Ростовский митрополит принял присягу польско–шведскому королевичу, а вскоре сам же вынужден был отправиться под Смоленск, чтобы приглашать Владислава на московский престол…
В посольство, отданное московскими боярами королю «в заклад», Филарет угодил не случайно: гетман Жолкевский проследил, чтобы опаснейший для польских планов (каковы бы они ни были) человек был лишен возможности активно действовать в столице. Разумеется, желание нейтрализовать Филарета было облечено в приличную форму. Никто–де из духовенства, утверждал гетман, не приличен для столь важного дела по достоинствам личным и родовитости, как митрополит Ростовский [166] .
166
Pisma St. Zolkiewskiego. Lwow, 1861. S. 84.
Значение Филарета подчеркивалось тем, что в наказе посольству от патриарха и бояр имя его стояло на первом месте. Вторым главой посольства был, как нетрудно догадаться, князь В. В. Голицын. Оба виднейших участника борьбы за московский престол были нейтрализованы. Полагаю, что жесткие требования к королевичу и его отцу, направленные на защиту православной веры и российского суверенитета (на которых настаивал патриарх Гермоген), были одобрены боярами не без злорадных предчувствий судьбы великих и полномочных послов.
Наивно считать, что Семибоярщина имела целью продать Отечество иноземцам. Просто бояре в большинстве своем готовы были поступиться весьма многим для устройства личных дел. Цена, которую должна была заплатить за это Россия, зависела прежде всего от запросов польской стороны. Но не только: «твердый адамант» Филарет и даже гибкий дипломат В. В. Голицын оказались камнем преткновения на торной, казалось бы, дороге сговора бояр с королем Сигизмундом.
Многочисленное московское посольство (со слугами и провожатыми оно насчитывало около 900 человек) прибыло под Смоленск 7 октября 1610 г., 13–го было торжественно принято королем, а 15–го приступило к переговорам с «панами–радцами» (членами королевского совета). Разговоры эти шли впустую: почти сразу стало ясно, что гарантировать крещение сына в православие и отступить от осаждаемого Смоленска Сигизмунд не собирается…
Послы не знали о тайном решении поляков, принятом еще до начала переговоров, не отпускать Владислава в Москву, тянуть время и добиваться капитуляции Смоленска, а по большому счету — занятия московского престола Сигизмундом. К тому и шло. Поляки и их верные слуги уже хозяйничали в Кремле. Гетман Жолкевский, видя нарушение заключенного им договора, умыл руки и 30 октября прибыл в королевский лагерь под Смоленском, захватив с собой бывшего царя Василия Шуйского с братьями.
Филарет вознегодовал: договор запрещал гетману вывозить кого–либо, даже Шуйского с родней, из России. «Ты на том крест целовал, и то сделалось от вас мимо договора, — говорил митрополит Жолкевскому. — Надобно в том бояться Бога!» Филарет видел, что, пока он проводит время в бесплодных богословских дискуссиях с Сапегой, страна разоряется гражданской войной и завуалированной присягой Владиславу интервенцией.
В ноябре панам надоело носить маски и они открыто потребовали от послов сдачи Смоленска. Послы логично указали, что они должны добиваться противоположного — чтобы король вывел из России свои войска. «Вы пришли не с указом, — закричали поляки, — а к указу! Чего хочет король — то и делайте!» Посольство подверглось притеснениям, но стояло на своем.
Филарет был болен, однако твердо поддержал позицию Голицына. На совещании в ставке митрополита многие выскавывали опасение, как бы не навлечь на себя гнев патриарха, бояр и народа, коли поляки возьмут город силой. «Никакими мерами, — заявил на это Филарет, — нельзя учинить того, чтобы впустить в Смоленск войско Сигизмунда. Если же король возьмет взятьем город — пусть будет на то воля Божия, а нам собою (т. е. по своей воле. — А. Б.) и своею слабостью не отдавать города!»
Не желая все же доводить дело до крайности, митрополит просил времени на выяснение мнения Москвы. Сие было позволено, но королевские войска 21 ноября осадили Смоленск, а посольский лагерь окружили караулом. В декабре бояре без одобрения патриарха Гермогена повелели и послам, и смольнянам во главе с «твердостоятельным» воеводой М. Б. Шейным «во всем положиться» на волю Сигизмунда. Не тут–то было!
Смоленск ответил полякам из пушек, послы твердо заявили, что «от патриарха указу о том у них нет», а без указа этого главного на Руси человека они никого слушать не будут. «Ваши государские верные подданные» (как писали бояре Сигизмунду) напрасно требовали от тех и других сдаться на королевскую милость, «оставя всякой недоброй совет и упорство».