Русские писатели XVII века
Шрифт:
ГЛАВА 4
Алексей Михайлович постоянно привлекал Полоцкого для решения различных вопросов, связанных с деятельностью церкви. Недаром П. Н. Крекшин в своих «Записках» называет Полоцкого «муж, исполненный разумом просвещения, знавший звездное течение и многое как о России, так и о других государствах предвещавший».
Ученый иеромонах много сил и времени посвятил чисто церковной деятельности. Выше уже говорилось о его участии в соборе 1666 года, о борьбе с раскольниками. Среди написанных им работ мы находим и такие богословские произведения, как «Венец веры кафолический». В этом догматическом сочинении Полоцкий изучал так называемый апостольский символ, или курс вероучения, исповедания веры. Этот символ, по учению церкви, был составлен якобы самими апостолами (учениками Иисуса Христа) в Иерусалиме. Полоцкий клал в основу символ, известный на Западе, но не пользующийся признанием на Востоке, в православной церкви, где он был вытеснен символом никейским (то есть принятым на Никейском соборе). И до Полоцкого ученые-богословы писали различные сочинения на отвлеченные религиозные темы. Почему же Симеон решил
В предисловии к этой книге Полоцкий так объясняет причину ее создания: он старался собрать разные цветы и сплести из них венок — прекрасный и неподвластный увяданию… Подчеркнув таким образом компилятивный характер своего сочинения, Полоцкий далее излагает основы христианского вероучения; причем нередко перебивает свое повествование хитроумными вопросами, на которые дает не менее изворотливые ответы. Так, рассуждая о воскресении мертвых в день страшного суда, он спрашивает: а воскреснет ли человек «со всеми уды своими» (то есть со всеми частями тела)? — и отвечает: да, со всеми, даже и власы и ногти восстанут, и кишки «воскреснут, но не гноем смрадным наполнены, но преизрядными влагами».
«Венец веры кафолическия» позднее был переписан для царевны Софьи и преподнесен ей с особым стихотворным посвящением («вручением»). Из посвящения видно, что Софья прилежно читала эту книгу еще в черновом виде, признала ее полезной и приказала переписать один экземпляр для нее начисто. Этот экземпляр долгое время хранился в библиотеке царя Федора, а 30 ноября 1683 года Петр Иванович Прозоровский отнес его в хоромы царевны Софьи.
Однообразна и бедна событиями стала жизнь Полоцкого после того, как он был приближен ко двору, но за внешней монотонностью существования скрывалась большая внутренняя работа, повседневный труд по созданию и новых стихотворений, и новых сочинений на всевозможные богословские и житейские темы. Уже с конца 1666 года Полоцкий начал выступать с устными проповедями, и за десять лет он составил два обширных сборника своих слов и поучений.
На Руси к XVI веку устные проповеди почти что не практиковались, в то время как на Западе они были распространены. Зарубежных путешественников, например, крайне удивляло их отсутствие, объясняемое, как они говорят, стремлением избежать «разностей» во мнениях и ересей. И в XVII веке, судя по официальным церковным документам, русские священники всячески старались отделаться от утомительной и скучной для них обязанности читать проповеди. Так, в грамоте патриарха Иоасафа откровенно говорится о том, что священники начинают утреннюю службу нарочно с запозданием и потому не читают уже проповедей из-за позднего времени, и то же самое делают в воскресные и праздничные дни. Во время церковной службы прихожане бесчинствуют, бранятся, дерутся, «ползают писк творяще, и велик соблазн полагают в простых человецех», в церковные праздники пьянствуют, слушают скоморохов, играют в игры, ревут в сурны (то есть трубы), устраивают кулачные бои, пляшут и т. д. Если так было в Москве и ее окрестностях, то можно себе представить, что же творилось на окраинах государства. В начале 1661 года новгородский митрополит Макарий писал в грамоте архимандриту Тихвинского монастыря Иосифу о том, что православные христиане в церковь божию не ходят, а если и являются, то в церкви стоят несмирно, меж собой переговариваются и смеются, а жены их на молитву приходят в белилах (то есть накрашенные). Священники в церквах по своей лени молебнов не поют и проповедей не говорят. И в поучениях церковных деятелей пишется о том, что иереи слова божьего не несут, а люди слушать проповедей не хотят. Перед нами встает живая картина русского быта середины XVII века: в праздники и по воскресеньям народ думает не о Христе, а веселится. Русские люди тяготятся постами, мало заботятся о соблюдении церковных постановлений, не любят ходить в церковь, а когда приходят туда, то вместо молитвы обсуждают свои дела. Молодые люди переглядываются с девушками, а те нарядами и румянами стараются привлечь к себе их внимание.
Устная церковная проповедь, которая культивировалась в кружке активных представителей среднего провинциального духовенства, сгруппировавшихся вокруг царского духовника — протопопа Стефана Вонифатьева, стала возрождаться на Руси в 40—50-х годах XVII века, Одним из ярких проповедников того времени был нижегородский протопоп Иван Неропов, будущий учитель Аввакума. Для ораторского стиля Неронова характерны доступность изложения и эмоциональность.
С приходом к власти патриарха Никона демократическая проповедь начинает подвергаться гонениям. Просвещенные киевские монахи, приглашенные в Москву, резко осудили простые проповеди русских священников: «враки де они вракуют, слушать у них нечего… учат де просто, ничего не знают, чему учат», Проповедь становится торжественной, учительной, украшается всевозможной схоластической риторикой, сложными образами. Если учесть к тому же, что произносилась она на церковнославянском языке, все более отдалявшемся от живой разговорной речи, то можно себе представить, с каким трудом воспринималась эта проповедь слушателями!
Возрождение живой словесной проповеди на Руси было связано, кроме того, с развитием богословской полемики на Украине между представителями православной церкви, с одной стороны, и католиками и униатами — с другой. Боевой, наступательный дух прививался православным проповедникам (недаром Лазарь Баранович назвал один из своих сборников проповедей «Меч духовный»!) в коллегиях и школах, где была введена даже особая должность «проповедников». К тому же появляются учебные пособия, рассказывающие, как надо составлять проповеди (например, книги Иоаникия Голятовского «Ключ разумения» и «Наука албо способ сложения казаний»). Украинские проповедники, такие, как Иоаникий Голятовский, Антоний Радивиловский, Лазарь Баранович и другие, выпускают сборники проповедей и поучений, выступают сами с амвона. С разрешения патриарха Никона в Москве стал выступать с устными проповедями своего собственного сочинения Епифаний Славинецкий, которого современники называли «в философии и богословии изящным дидаскалом». Однако его проповеди больше походили на богословские труды. Они носили отвлеченный характер. Обычно темой проповедей Славинецкий избирал общий предмет догматической христианской мысли или истолковывал признанные всеми правила христианской нравственности. Таковы проповеди о любви к ближнему, о самоотвержении, о посте, о любви к врагам, о соблюдении церковных заповедей. Главное, что отличает проповеди Славинецкого, — это далекие от жизни рассуждения и символические толкования различных тонкостей христианского вероучения. Проповедник так озадачивал слушателей с церковной кафедры своим мудрствованием, что бедные прихожане были не в силах уразуметь смысла его проповедей. Вот, например, образцы его красноречия: Епифаний предлагает слушателям «иссечь душевредный ствол неправды богом изощренной секирой покаяния, искоренить из сердец несущий пагубу сорняк лукавства; сжечь вредящий ум терний ненависти божественным пламенем любви; одождить мысленную землю душ небесным дождем евангельского учения, наводнить ее слезными водами, возрастить на ней благопотребную траву кротости, воздержания, целомудрия, милосердия, братолюбия; украсить благовонными цветами всяких добродетелей и воздать благой плод правды».
В проповедях Епифания господствуют сложные метафоры, многосоставные слова, трудно воспринимаемые на слух и далекие от разговорного русского языка (рукохудожествовать, адоплетенный, кознольстивый, злодерзостный, небопарный). Нередко встречаются и чуждые по конструкции русскому языку предложения (например: «В храме того, всяк кто глаголет славу…»). В тех немногих проповедях, которые были направлены против общественных недостатков (пьянства, невежества прихожан и духовенства, раскола, нестроения монастырей), Славинецкий крайне сдержан и сух.
Совсем иной характер имели проповеди Полоцкого. Он произносил их как в Москве (слово в день явления Казанской иконы богоматери было сказано в церкви св. Духа за Пречистенскими воротами; третье слово в день перенесения Нерукотворного образа — в церкви за Иконным рядом; слово на рождество богородицы — в Спасском монастыре и т. д.), так и в Подмосковье (первое слово в день перенесения Нерукотворного образа было сказано в селе Киове, а слово на посещение храма Покрова богородицы — в Братцеве). По словам С. Медведева, Полоцкий намеревался произносить свои проповеди еженедельно и по всем праздникам. Собор 1667 года особо подчеркнул обязанность священников поучать своих прихожан во все воскресные и праздничные дни, что и записано в «Деяниях и постановлениях Московского собора об исправлении церковного благочиния». Выполняя указания этого собора, Симеон составил свои проповеди как раз применительно к воскресным и праздничным дням, что нельзя рассматривать как простую случайность. Эти проповеди сочинялись и произносились Полоцким без согласования с патриархом и не утверждались последним. Правда, в обоих печатных изданиях проповедей, о которых речь пойдет ниже, сказано, что эти книги вышли «благословением патриарха московского и всея России», но на самом деле, как об этом позднее писал патриарх Иоаким, Полоцкий не отдавал свои книги на духовную цензуру, а, пользуясь близостью к царю, выпускал их в свет в своей «Верхней» типографии без предварительного просмотра их высшим московским духовенством. «Мы, — утверждал патриарх Иоаким, — прежде печатного издания не видали и не читали тех книг, а печатать их не только благословения, но и изволения нашего не было».
Симеон просит у патриарха разрешение на публикацию двух своих проповедей. Одна — ото поучение о том, как следует прихожанину стоять в храме во время службы, а другая была посвящена разъяснениям, почему христианская церковь запрещает «бесовские песни», народные игры, чародейство и знахарство. Высокое положение царского учителя заставило патриарха дать согласие на публикацию поучений. Они были изданы в 1668 году — правда, без имени автора.
Оба поучения позднее были включены Полоцким в приложение к сборнику проповедей «Вечеря душевная» и были переизданы уже после его смерти, в 1683 году.
Поучения в издании 1668 года выглядели весьма скромно. Небольшой формат (типа нашей школьной тетради), маленький объем, бедность типографского оформления — вот что отличает эту первую печатную книгу Полоцкого.
Совсем по-иному были оформлены книги, вышедшие в той типографии, которая находилась в ведении самого Симеона. Он издал свои проповеди так, что книга сразу же привлекала к себе внимание и объемом, и яркостью оформления.
Книга «Обед душевный», украшенная выходной гравюрой Афанасия Трухменского по рисунку Симона Ушакова, начинается стихами Полоцкого, в которых он, обращаясь к читателю этой книги, воспевает воскресенье. Автор рассказывает, какие события ветхозаветной истории произошли по воскресным дням, призывает всех читателей посвящать этот день молятве и чтению церковных книг и поясняет название «Обед душевный» — чтение этой книги так же насыщает душу, как обед — тело. Каждый читатель найдет в этом «Обеде» пищу по своему вкусу, даже горькая, она не повредит здоровью читателя. Если и встретится что-либо несовершенное в этой книге, то читатель да исправит это с любовью.