Русские подвижники 19-ого века
Шрифт:
Простота о. Леонида доходила иногда до полуюродства, и некоторые не могли понять таких действий старцева смирения, и осуждали его, как осуждали за тучность, происходившую от болезни. Но прозорливый старец исправлял таких людей, открывая им их помыслы и напоминая им грехи, которые должны бы больше их касаться, чем тучность о. Леонида.
Внешних изъявлений привязанности о. Леонид не любил, называя их "химерою". "Я был при о. Феодоре без фанатизма, — говорил он, — мысленно же готов был кланяться ему в ноги".
Внутренний мир, успокоение сердечное и радость ощущались в присутствии старца; помыслы исчезали, горе утихало при виде его.
Жизнь
Приобщался старец через две недели в скитской церкви; пищу принимал дважды в сутки; за трапезой вел оживленную беседу. Рукоделия старец не покидал никогда. Принимая посетителей, плел пояски, которые и раздавал им на память, а в скиту рубил после обеда дрова. Одевался старец крайне просто. Заботясь об учениках своих, живших в Тихоновой пустыни (верст 50 от Оптиной), старец ездил иногда туда недель на шесть.
Болея о ближних, старец не отказывался от помощи им и в телесных болезнях. Много раздавал он "горькой воды" (особый состав), которая по кончине его не имела уже той целебной силы; помазывал елеем от неугасимой лампады, теплившейся перед келейной его иконою Владимирской Божией Матери, посылая часто к святителю Митрофану, и иногда больные возвращались к старцу, получив исцеление на пути.
Наружность о. Леонида была весьма замечательная. Прямой, как юноша, с мерной, легкой и мужественной, несмотря на болезненную полноту его, походкой, хорошего роста, он был чрезвычайно силен и поднимал до 12 пудов. Его небольшие сероватые глаза пронизывали человека. Лицо осенялось густыми волосами, которые под старость стали как бы гривою, волнистою, желто-седою. Вообще он имел поразительное сходство со львом. Сохранившиеся изображения старца не достаточно точно передают то спокойствие и неустрашимость, которые сияли на лице о. Леонида.
Все человеческие беды, которых зрителем был о. Леонид, извлекали у него глубокие вздохи, слезы и потрясали всю внутренность его. Тогда за облегчением обращал он взор на лик Владычицы. Оставаясь же один, до того углублялся в молитву, что не слышал ничего, происходившего вокруг.
В 1841 году старец ясно стал говорить о конце своем. В начале сентября он сильно занемог, но 7-го и 13-го, поддерживаемый под руки, еще пел величание. 15-го он был особорован и прощался с братиею, давая кому книгу, кому образ.
С 28-го он никакой пищи, кроме малых частей воды, не принимал и почти ежедневно приобщался.
С 6 октября страдания усилились, и старец взывал: "О Вседержителю, о Искупителю, о Премилосердный Господи! Ты видишь мою болезнь; уже не могу более терпеть; приими дух мой в мире". Взывал и к Пречистой Деве, а приходящим говорил: "Помолитесь, чтоб Господь сократил мои страдания!"
В 10 час. утра субботы, 11-го октября, о. Леонид начал креститься, говоря: "Слава Богу!", потом сказал: "Ныне со мною будет милость Божия!" Тогда, несмотря на тяжкие телесные страдания, он исполнился великой радости, и лицо его становилось все светлее. Заблаговестили к вечерне и старец благословил читать ее, но не дослушал.
— Батюшка, — сказал ему один послушник, — прочее вы, верно, будете править там, в Соборе св. отец?
Наступало
В 7 ч. 30 м., в последний раз взглянув на икону Пресвятой Владычицы, о. Леонид закрыл глаза и тихо испустил дух. Ему было 72 года.
Тело его в гробу не издавало никакого запаха, и согрело одежду и нижнюю доску гроба. Руки были как у живого, и особенной белизны. В болезни же руки и ноги были холодные. Многим говорил старец: "Если получу милость Божию, тело мое согреется и будет теплое".
Старец Леонид (в схиме Лев) покоится у восточной стены соборного Оптинского храма. Близ него погребены преемники его, старцы Макарий и Амвросий.
ИЕРОСХИМОНАХ МАКАРИЙ, СТАРЕЦ ОПТИНОЙ ПУСТЫНИ
Иеросхимонах Макарий, в миру Михаил Макарович Иванов, происходил из дворян Дмитровского уезда Орловской губ. и родился под Калугою, в сельце родителей, Железняки (у Лаврентьева монастыря), 1788 года, 20 ноября. Прадед его был инок-подвижник, дед и бабка — благочестивые люди, таковы же были и родители его. Мирно прошло время детства Михаила в родном его сельце, которое отличалось особою красотою расположения; несколько раз в день доносился до его детского слуха монастырский благовест. Из детских воспоминаний своих о. Макарий рассказывал впоследствии, как однажды, стоя с родителями у обедни и увидев в алтаре настоятеля, которого он очень любил, он стремительно побежал к нему, прямо через царские двери. Из четырех сыновей своих больше всего любила мать старшего, Михаила, и говаривала: "Чувствует мое сердце, что из этого ребенка выйдет что-нибудь необыкновенное!" Мальчик был тихий, молчаливый и не отходил от матери. На девятом году Михаил потерял мать, и отец перевез семью сперва в орловское имение свое, а потом в г. Карачев. Тут отдал он мальчиков в городское приходское училище.
Окончив курс и пожив с год в деревне у тетки, где не переставал учиться, четырнадцатилетний Михаил поступил бухгалтером в Льговское уездное казначейство: его родной и двоюродный братья были у него помощниками. Трудную должность свою он исправлял так хорошо, что чрез три года был вызван в казенную палату, в Курск, и здесь тоже служил с отличием. Свободное время он посвящал игре на скрипке и чтению.
Схоронив на восемнадцатом году отца, Михаил, выплатив братьям наследство деньгами, принял имение отца и поселился в деревне, выйдя в отставку с чином губернского секретаря.
Хозяйство у Михаила Николаевича, по крайней снисходительности его, пошло плохо, и сам он очень скоро убедился в неспособности своей к этому делу, но любил деревню, где мог свободно заниматься музыкою и чтением. Родственники хотели женить его, но когда, предположенный ими брак расстроился, он сказал: "Слава Богу, я сделал послушание братьям, но теперь меня никто уж не уговорит".
По некоторым данным можно заключить, что желание отдать свою жизнь Богу уже созрело в нем. Накупив на Коренной ярмарке много книг, большею частью духовных, он углубился в них, а для смирения плоти до усталости работал за верстаком. Осенью 1810 г. он поехал на богомолье в Богородицкую Площанскую пустынь, и оттуда написал домой, что остается в пустыни, от имения отказывается, обязывая только братьев, выдать тысячу руб. асс. на постройку каменного храма там, где погребен был их родитель.