Русские полководцы XIII-XVI веков
Шрифт:
"Когда оба войска подошли к некоей реке Ведроши, то литовцы, бывшие под предводительством Константина Острожского, окруженного огромным количеством вельмож и знати, разузнали от некоторых пленных о численности врагов и их вождях и возымели от этого крепкую надежду разбить врага. Далее, так как речка мешала столкновению, то с той и другой стороны стали искать переправы или брода. Раньше всего на противоположный берег переправились несколько московитов, вызывая литовцев на бой. Те, нимало не оробев, оказывают сопротивление, преследуют их, обращают в бегство и прогоняют за речку. Вслед за этим оба войска вступают в бой и завязывается ожесточенное сражение.
Боевые действия на западных границах Российского государства в конце XV — первой половине XVI в.
Гонец, несший весть о победе при Ведроши, примчался в Москву уже через три дня после сражения — в пятницу, 17 июля 1500 г. Получив это радостное известие, Иван III приказал устроить всенародное празднество. Многие москвичи обратили внимание и на знаменательное совпадение: литовцы были разбиты на Ведроши 14 июля — в тот же самый день, когда московские воеводы в 1471 г. разгромили новгородцев на реке Шелони. В ту религиозную эпоху такого рода совпадение рассматривались как явное свидетельство богоугодности московского дела.
Довольный действиями своих воевод, Иван III изъявил им особую милость: послал одного из бояр с наказом "спросить воевод о здоровье". Примечательно, что "первое слово" посланцу велено было обратить к Даниилу Щене. Именно его "Державный" справедливо считал главным героем битвы (55, 53; 4, 39).
Разгром литовцев в битве на Ведроши повлек за собой новые успехи русских войск. 6 августа 1500 г. Яков Захарьевич взял древний город северской земли Путивль. А три дня спустя, 9 августа, отряд псковичей изгнал литовцев из Торопца — города-крепости на древнем порубежье новгородских, смоленских и полоцких земель.
Однако в дальнейшем ход войны несколько изменился не в пользу "московитов". Снежные заносы не позволили осуществить намеченный на зиму 1500–1501 гг. поход русских войск на Смоленск. А в 1501 г. положение осложнилось вторжением в русские земли союзников Литвы — ливонских рыцарей. Это вызвало ответные действия со стороны Ивана III. В частности, он распорядился направить в Новгород в качестве одного из двух назначавшихся туда наместников именно Даниила Щеню. Статус новгородского наместника был таков, что в случае войны он и его "напарник" становились руководителями всей обороны северо-запада Руси.
В новгородско-псковской земле Даниилу пришлось несколько лет подряд действовать плечом к плечу со вторым новгородским наместником — князем В. В. Шуйским. Это был видный — хотя и не столь прославленный, как Щеня, — полководец эпохи утверждения единого Российского государства. В следующей главе подробно будет рассказано о его деятельности. Здесь лишь заметим: их совместная ратная служба в Новгороде была дружной.
Осенью 1501 и зимой 1501–1502 гг. Даниил Щеня вместе с В. В. Шуйским действовал против вторгшихся в псковские земли ливонцев. Тогда же вместе с князем Даниилом Пенко он ходил
Занимая в 1502–1505 гг. пост новгородского наместника, Щеня, однако, не раз покидал город по тем или иным "государевым службам". Летом 1502 г. он вместе с другими воеводами ходил на Смоленск. Однако осада Смоленска оказалась безрезультатной. Одной из главных причин неудачи была беспомощность "главнокомандующего" — князя Дмитрия Жилки, сына Ивана III.
Вернувшись в Новгород, Даниил продолжал борьбу с ливонцами. Помимо военных предприятий, он выступал в эти годы и в иных ипостасях — то как дипломат, заключавший перемирие с Литвой, то как доверенное лицо Ивана III, чья подпись наряду с прочими скрепила завещание "Державного" в конце 1503 г. (38, 32–33).
"Все произошло из праха и все возвратится в прах" (Екклесиаст, 3, 20). Измученный болезнями и семейными неурядицами, "государь всея Руси" явно близился к концу своего земного пути. Он все меньше думал о делах и все больше — о спасении души. Рассказывают, что незадолго до кончины он решил вновь переписать завещание и передать престол Дмитрию-внуку. Этим решением он обелил бы свою совесть, но поставил бы Московскую Русь на грань небывалой внутренней смуты. Впрочем, сделать этого Иван уже не успел. 27 октября 1505 г. в возрасте 65 лет он скончался.
Кончина Ивана III не изменила положения Даниила Щени. Он был по-прежнему незаменим там, где требуется присутствие опытного и надежного воеводы. Летом 1506 г., когда возникла опасность набега казанских татар на русские земли, Даниил был послан в Муром и возглавил собранные там полки. Но на этот раз татары отказались от своего замысла.
В 1508–1510 гг. Щеня вновь занимал пост новгородского наместника. Во главе новгородской рати он участвовал в русско-литовской войне, вызванной восстанием против нового великого князя Литовского Сигизмунда (1506–1548) крупнейшего православного литовского магната Михаила Глинского. Правительство Василия III решило оказать Глинскому военную помощь.
Даниилу Щене со своим полком приказано было идти к Орше. Туда подтянулись и другие воеводы. Осада Орши затянулась (36, 88). А тем временем Сигизмунд лично прибыл к Орше во главе большой армии. Московские воеводы получили приказ отступить к Вязьме, обойдя Смоленск с юга. Учитывая возможность внезапного движения литовцев к Торопцу, Василий III послал Щеню туда. Изгнав проникших в город литовских людей, Даниил заставил торопчан целовать крест на верность московскому государю (55, 53).
Пробыв некоторое время в Торопце, Даниил вернулся в Новгород. Известно, что 29 марта 1509 г. он в качестве новгородского наместника заключил 14-летнее перемирие с ливонскими послами. Этот договор был выгоден России: ливонцы обязывались не вступать в союз с Литвой (66, 153–154).
По мнению некоторых историков, в этот же период Даниил Щеня выхлопотал у Василия III прощение своему двоюродному брату Василию Патрикееву, насильно постриженному в монашество в 1499 г. под именем Вассиана. Около 1510 г. князь-инок появился в Москве. Авторитет Вассиана Патрикеева вскоре стал так высок, что даже сам Василий III часто навещал его в Симоновом монастыре.
Впрочем, своим возвышением Вассиан был обязан не одним только родственным связям. Из монастырского заточения он вышел с богатым запасом мыслей и знаний. Беседы с ним доставляли удовольствие всякому, кто умел ценить умное слово. Наконец, его взгляды на роль церкви и монастырей в жизни общества оказались созвучны настроениям и планам самого великого князя.