Русские провидцы и предсказатели
Шрифт:
Книга ложится на стол Павлу I. В книге содержится пророчество о скорой насильственной смерти Павла Петровича, о которой при личном свидании монах либо благоразумно промолчал, либо ему еще не было откровения. Указывается даже точный срок смерти императора – якобы смерть ему будет наказанием за невыполненное обещание построить церковь и посвятить ее архистратигу Михаилу, а прожить государю осталось столько, сколько букв будет в надписи над воротами Михайловского замка, строящегося вместо обещанной церкви. Впечатлительный Павел перепуган и взбешен, он отдает приказ засадить прорицателя в каземат.
12 мая 1800 года Авель заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Но сидеть ему там недолго – тучи вокруг
Обет, о котором упоминал Авель, нарушенный Павлом I, опять же был связан с мистикой и видением. Караульному в старом Летнем дворце елизаветинской постройки явился архистратиг Михаил и повелел возвести на месте старого дворца храм, посвященный ему, архистратигу. Так говорят легенды. Авель же, провидевший все тайные явления, упрекал Павла в том, что тот строит Михайловский замок для себя вместо храма, посвященного архистратигу Михаилу.
Известно и явление Павлу его прадеда – Петра Великого, дважды повторившего ставшую легендарной фразу: «Бедный, бедный Павел!»
Все предсказания сбылись в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. «Бедный, бедный Павел» скончался от «апоплексического удара», нанесенного в висок золотой табакеркой. Царствовал русский Гамлет четыре года, четыре месяца и четыре дня, несколько месяцев не дожив даже до сорока семи лет (он родился 20 сентября 1754 года).
Как говорят, в ночь убийства с крыши сорвалась огромная стая ворон, огласив окрестности замка криками, вселяющими в сердца ужас. Утверждают, что с тех пор так происходит каждый год в ночь с 11 на 12 марта.
Пророчество вещего монаха сбылось (опять!) через десять месяцев и десять дней. После смерти Павла I Авеля выпустили под строгий надзор в Соловецкий монастырь, запретив покидать его. Но запретить волхвовать вещему монаху не может никто. Украдкой он пишет новую книгу, в которой предсказывает совершенно невероятные события, описывая «как будет Москва взята французами и в который год». При этом указывается 1812 год и предсказывается сожжение Москвы.
Предсказание становится известно императору Александру I. Обеспокоенный не столько самим предсказанием, казавшимся в то время диким и нелепым, сколько тем, что слухи об этом предсказании будут разноситься молвой, государь повелел посадить монаха-предсказателя в островную монастырскую тюрьму на Соловках, мстительно повелев «быть ему там дотоле, пока не сбудутся его пророчества».
Пророчества сбылись 14 сентября 1812 года, через десять лет и десять месяцев(!). Наполеон вошел в первопрестольную, оставленную Кутузовым. Александр I обладал прекрасной памятью и тут же, по получении известия о начавшемся в Москве пожаре, продиктовал помощнику своему, князю А. Н. Голицыну, письмо в Соловки: «Монаха Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу. Ежели жив, здоров, то езжал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть и нечто с ним поговорить».
Письмо было получено на Соловках 1 октября и вызвало у соловецкого игумена Иллариона нервную дрожь. Видимо, с узником он не церемонился, потому встреча Авеля и императора ничего хорошего лично ему не предвещала. Наверняка узник нажалуется, а государь за обиды не пожалует. Илларион пишет, что «ныне отец Авель болен и не может к вам быть, а разве на будущий год весною».
Государь догадался, что за «болезнь» у вещего монаха и через Синод повелел: «Непременно монаха Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт во все российские города и монастыри. И чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами». Иллариону персонально было указано: «Дать отцу Авелю денег на прогон до Петербурга».
Илларион после такого указа решил уморить голодом строптивого старца. Возмущенный Авель предрек ему и его помощникам смерть неминучую. Испуганный игумен, знавший о пророческом даре Авеля, отпустил его. Но от пророчества нет спасения. Той же зимою на Соловках случился странный мор, Илларион скончался, так же «Бог весть от какой хворобы» умерли его подручные, чинившие зло Авелю.
Сам же монах летом 1813 года прибыл в Петербург. Император Александр I в это время находился за границей, и Авеля принял князь Голицын, который «рад был ему зело и вопрошал о судьбах Божиих». Беседа была долгой, точно ее содержание никому неизвестно, поскольку разговор шел с глазу на глаз. По свидетельству самого монаха, поведал он князю «вся от начала до конца». Услышав в «тайных ответах» вещего монаха якобы судьбы всех государей до конца веков, до прихода Антихриста, князь ужаснулся: представить прорицателя государю не решился, снабдил его средствами и отправил в паломничество по святым местам. Заботы о материальном благополучии Авеля взяла на себя графиня П. А. Потемкина, ставшая его покровительницей и почитательницей.
Несмотря на перенесенные невзгоды и лишения, был монах Авель телом крепок и духом могуч. Он побывал в греческом Афоне, в Царьграде – Константинополе, в Иерусалиме. Насидевшись по тюрьмам, он остерегался пророчествовать. Да, наверняка, и князь Голицын сделал ему серьезные внушения, так как от пророчеств Авель воздерживался. После странствий поселился в Троице-Сергиевой лавре и жил, не зная ни в чем отказа.
К этому времени слава о его пророчествах разошлась по России. К нему в монастырь стали ездить жаждущие предсказаний, особенно досаждали настойчивые светские дамы. Но на все вопросы монах упрямо отвечал, что сам он не предсказывает будущее – он только проводник слов Господа. Так же отказом отвечал он на многочисленные просьбы огласить что-то из его пророчеств.
На подобную просьбу графини Потемкиной, своей покровительницы, он отвечает также отказом, только более прямо объясняя причины: «Я от вас получил недавно два письма, и пишите вы в них: сказать вам пророчества то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах лутче быть или на воле, сего ради размысли убо. Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах да под неволею. Писано есть: буди мудры яко змии и чисты яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть еще писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну, и прочая таковая; вот до чего дошли со своею премудростию и с своим разумом. Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать».
Словом, к своему разочарованию домашним прорицателем графиня не обзавелась. Но поскольку она покровительствовала предсказателю, Авель согласился вместо пророчеств давать ей советы по ведению хозяйства и другим делам. Графиня была рада и этому. Если бы она знала, чем для нее обернутся советы прорицателя!
Получилось же следующее: сын графини, Сергей, поссорился с матушкой, не поделив с ней суконную фабрику. Будучи человеком расторопным, он решил воздействовать на строптивую мать через ее домашнего советчика. Молодой Потемкин всячески обхаживал монаха, зазывал его в гости, поил и кормил. В конце концов предложил Авелю две тысячи рублей «на паломничество». Монах был вещим, но не был неподкупным, поддался соблазну и уговорил графиню уступить сыну завод.