Русские сказки
Шрифт:
«Русские сказки», созданные в 1911–1912 годах, едины по своей философской и идейной концепции: они разоблачают политическую и общественную реакцию во всех ее проявлениях (политика – идеология – литература – быт).
Второй цикл составляют сказки, большинство которых написано в 1916–1917 годах. Их объединяют темы: война, проблема русского национального характера, судьбы России, народ – интеллигенция – революция. О настроениях Горького в период создания этих сказок можно судить по его письмам к Е. П. Пешковой. 1(14) марта 1917 г. он писал: «Происходят события внешне грандиозные, порою даже трогательные, но – смысл их не так глубок и величественен, как это кажется всем. Я исполнен скептицизма ‹…› Много нелепого, больше, чем грандиозного». В письме от 11 (24) марта того же года: «Сколько смешного вокруг! Сколько глупости и пошлости!» (там же, стр. 195).
Горький не преувеличивал значения Февральской буржуазно-демократической революции в России Но в то же время, недооценивая силы пролетариата, он с тревогой следил за ростом обывательских настроений, его пугал анархизм несознательных слоев крестьянства. Всё это отразилось в последних сказках, придав раздумьям Горького о национальном характере русского народа некоторую односторонность.
Тем не менее в сказках велика разоблачительная сила сатиры, направленной против буржуазии и либеральной интеллигенции. В сказке XII высмеивается Государственная дума и пустая игра либеральных партий в законодательство. Сказка XIII дает сатирическое изображение империалистической войны между русскими (Кузьмичи) И немцами (Лукичи).
В сказке XIV отразились мысли Горького о русском народе, его национальном характере. Она исполнена глубокой любви писателя к своему народу, продиктована желанием побудить его к активному протесту против войны. Видимо, сказка была создана в тот период, о котором Горький писал Касаткину: «Я хожу по всей длине общественной лестницы от рабочих – снизу до графья и князья – наверху. Внизу – поярче, вверху – помертвев, но каких-либо душерадостных впечатлений – не испытываю. Приходится самому создавать их. Стараемся» (цит. по кн.: Овчаренко, стр. 344).
Сложнее по идейной концепции сказка XV, в которой высмеивается дремучая российская обывательщина, «проживающая» в Мямлине, Дремове и Воргороде. Освобожденный от нечистой силы (царизма) солдатом (Февральская революция), герой сказки Микешка «шлендает по улицам день и ночь ‹…› фордыбачит, хвастается, – шапка набекрень, мозги – тоже». Было бы неверно видеть в этом образе пародию на русский народ. В одной из статей цикла «Издалека» Горький заметил: «Схватив ‹…› мысли Достоевского, не задумываясь, чем они вызваны у него, наши русские бездельники прикрывают ими свое неуменье жить, нежелание работать и, хвастаясь своим великим назначением проводить в мир начала „всечеловеческого единения, братской любви", орут на всю улицу: „Всё или ничего! Гармонии мировой, или я не приемлю мира!"» (Г, Статьи, стр. 131–132). И, высмеивая Микешку, Горький критиковал «крикливый, а потому оглушающий молодое поколение, заразный нигилизм» (там же, стр. 132).
Последняя сказка цикла написана накануне Октябрьской революции – в момент, наиболее сложный в политическом отношении (конец июня – начало июля 1917 г.). Она рисует Россию (баба Матрена), освобожденную от царизма (дядя Никита с разной челядью), разочаровавшуюся в буржуазной революции, но, как казалось Горькому, не имевшую необходимых объективных предпосылок, чтобы «перейти на следующую стадию культуры» (социалистическая революция). В сказке есть намеки на «двоевластие», на попытки лишить рабочих их революционных завоеваний, на стремление Керенского и других деятелей установить в стране военную диктатуру. Хотя «герой» и «спас» Россию, он не изменил жизни народа: «воры – воруют, купцы – торгуют, всё идет по-старому, как в дядины времена…»
«Русские сказки» вызвали немногочисленные, но характерные отклики в печати. Большинство реакционных, буржуазных и либерально-буржуазных критиков попытались «убить» их молчанием. Те же из них, кто счел необходимым откликнуться, снова стали твердить о падении таланта Горького.
«„Сказки" не представляют явления значительного, – заявлял не назвавший себя рецензент на страницах „Биржевых ведомостей". – Соседство Салтыкова для Горького трагично. Если что удалось ему, то только отдельные меткие выражения, не лишенные юмора» («Биржевые ведомости», 1912, № 13181, 6 октября).
На страницах полицейско-черносотенной газеты «Россия» неистовствовал А. Б-н, задетый сказкой о двух жуликах. Верно уловив своим классовым инстинктом связь «Русских сказок» с идеологией русской социал-демократии, критик предпринял попытку возродить старую выдумку буржуазно-декадентских литераторов о «конце Горького»: «„Сказки" г. Горького – упражнение в политической сатире, достаточно ярко говорящее о полном оскудении горьковского таланта» («Россия», 1912, № 2119, 20 октября).
Чтобы умалить значение «Русских сказок», многие критики, но стесняясь, перетолковывали замысел Горького, уверяя, например, что сказка о двух жуликах всего лишь «бичует мерзость современного практицизма, сделавшего предметом торговли те явления жизни, которым, казалось бы, следовало быть охраною порядочности» («Биржевые ведомости», 1912, № 13181, 6 октября). Сказку X о советнике Оном, ядовито высмеивающую черносотенцев, та же газета трактовала как произведение «на довольно общую тему о том, как в жизни всегда, а сейчас в особенности, преуспевают пошляк и нахал», хотя выше критик уверял, что все сказки Горького «имеют политический характер, некоторые бьют в гнусно-практическое настроение века» (там же).
По тому же «принципу» построена рецензия А. А. Измайлова в журнале «Новое слово». Признавая родство сатиры Горького и Салтыкова-Щедрина, он отметил политический характер сказок-аллегорий: «Горький делает здесь вылазки против лжепатриотов, черносотенцев, гонителей национальности, современных спекулянтов, промышляющих торговлей убеждениями и мыслью» («Новое слово», 19I2, № 1I, стр. 128). Но приведя текст наиболее безобидной сказки Горького о поэте и кнуте, Измайлов сделал неожиданный вывод: «Сказки просто но удались Горькому. Их юмор груб и натянут, мысль примитивна, задор не выше того, каким нас угощали сатирические „красные" журналы недавней поры» (там же).
К мнению названных критиков присоединился Иванов-Разумник, заявив в годовом обзоре: «…без успеха прошли неудачные „Сказки" М. Горького» (приложение к газете «Русские ведомости», 1913, JV» 1, 1 января, стр. 56).
Злобными выпадами против Горького реакционная и либерально-буржуазная критика, а также интеллигентные обыватели встретили сказку о Смертяшкине. В Архиве А. М. Горького хранится анонимный пасквиль с частями текста сказки, вырезанными из газеты «Русское слово». Текст снабжен рукописными «комментариями». Наверху надпись: «По поводу глупого и бессмысленно оскорбляющего слух читателя рассказа „Сказка"». В текст вкраплены негодующие восклицания, обращенные к Горькому: «Простой булочник», «булочник Максим», «пек бы только баранки, а не писал бы глупости в стихах…» (Архив А. М. Горького, ПГ-рл-40-15-1).
Лишь очень немногие критики из буржуазных газет решились объективно оценить «Русские сказки». Одни из них, И. Н. Игнатов, в статье «Литературные отголоски» отдал должное «Русским сказкам» Горького как «умным, нравоучительным, пропитанным тенденцией» («Русские ведомости», 1912, № 98, 23 апреля). Сочувственно отозвались «Одесские новости»: «Украшением девятой книжки „Современного мира", которая выйдет 20 сентября, несомненно, явятся „Сказки" Максима Горького, затрагивающего в них в иносказательной форме все больные вопросы русской жизни». Газета признавала, что сказки Горького написаны «в чисто щедринском духе» («Одесские новости», 1912, № 8812, 1 сентября).