Русские сказки
Шрифт:
Частично эта идея была использована Горьким в сказке V, но полностью ее замысел не развернулся – вероятно, по цензурным условиям.
К работе над вторым циклом «Русских сказок» Горький вернулся в 1916 г. А. Д. Демидов, вспоминая о встречах с ним в редакции журнала «Летопись», писал: «…как много ему приходилось пропускать через свою голову других рукописей, и в то же время он усиленно писал сам известные его „сказки" по поводу войны…» (Демидов А. А. Из встреч с Максимом Горьким. (Воспоминания). – Архив А. М. Горького, МоГ-4-5-1),
Речь, видимо, идет о сказках XIII и XIV, которые могли быть написаны в 1916 г. Писатель попытался тогда же опубликовать одну из них. В Архиве А. М. Горького хранится следующее письмо редактора
61
Имеется в виду статья Горького «О современности», напечатанная в журнале «Новый колос», 1916, № 11.
Следующая по времени создания сказка – XII – написана в конце февраля 1917 г. Публикуя произведение в первом номере, газета «Свободные мысли» поместила следующее примечание от редакции: «Сказка написана М. Горьким для „Журнала журналов" за два дня до революции и запрещена цензурой уже в те дни, когда все „точки над i" были поставлены и революционный парод овладевал Петроградом» («Свободные мысли», 1917, № 1, 7 марта).
Последние сказки – XV и XVI – отразившие положение в России после победы Февральской революции в том виде, как оно представлялось тогда писателю, созданы, по-видимому, в конце июня – начале июля 1917 г. Немного раньше Горький перепечатал сказки XIII и XIV в журнале «Свободный солдат» (1917, № 1, стр. 10–11), сделав ряд небольших изменений в их тексте.
Осенью 1917 г. Горький собрал все сказки воедино и передал ах издательству Ладыжникова, где они вышли отдельной книгой в том же году. В основу издания легли десять «Русских сказок», выпущенных Ладыжниковым в 1912 г., и машинопись (либо первопечатный текст) сказок III и XII–XVI. Сказка III печаталась по «Русскому слову»: правка Горького, сделанная в 1915 г., осталась неучтенной. В издании Лгона помещена под номером XI.
Последний этап авторской работы над «Русскими сказками» относится к 1923 г., когда Горький готовил их по тексту Лгдля собрания сочинений К. Правка на этот раз была незначительной и носила главным образом стилистический характер. В этом издании Горький переместил сказку о Смертяшкине, сделав ее третьей.
Писатель неоднократно переиздавал «Русские сказки», но заново переработал только однуиз них – VII. В 1932–1933 годах был задуман сборник рассказов и статей о евреях, куда вошла эта сказка Горького. Сохранились гранки сборника (издание не осуществилось) с незначительными авторскими поправками (ХПГ-42-16-5).
В 1935 г. Горький вновь обратился к сказке VII, в связи с тем, что у редакции журнала «Колхозник» возникла мысль сделать один из очередных номеров тематическим, посвятив его еврейскому вопросу в дореволюционной России. Для этого номера Горькпй заново отредактировал свой рассказ «Погром» (1901) и VII сказку. В Архиве А. М. Горького хранятся две машинописи с авторской правкой, посланные им в редакцию «Колхозника». Но сказка в журнале не была опубликована. Возможно, она показалась трудноватой для восприятия читателей «Колхозника»: расшифровка многочисленных намеков требовала специального комментария. 20 марта 1935 г. В. Я. Зазубрин сообщил Горькому: «Из материалов о еврейских погромах, по-моему, следует пустить только Ваш рассказ» (Архив Гх, кн. 2, стр. 413).
В первом цикле «Русских сказок» (1912) изображена российская действительность периода столыпинской реакции.
Обращаясь к злободневной сатире как «новому для себя жанру», Горький, по его собственным словам, преследовал «социально-педагогическую цель» (Архив A. M. Горького, ПГ-рл-21-7-1). Впоследствии писатель подчеркнул, что в литературном плане его сказки связаны с сатирическими традициями M. Е. Салтыкова-Щедрина (см. письмо Горького Н. В. Яковлеву от 30 сентября 1934 г. – Г-30, т. 30, стр. 360). «В паши дни, – говорил Горький в 1909 г. слушателям Каприйской партийной школы, – Щедрин ожил весь, и нет почти ни одной его злой мысли, которая не могла бы найти оправдания в переживаемом моменте. Вновь воскресли Молчалины и Хлестаковы, Митрофанушки – заседают в Государственной думе, а ренегатов – еще больше, чем в 80-х годах» (Архив Г1Устр. 274). Тогда же он писал С. Я. Елпатьевскому: «Щедрина надо бы нам в эти шалые дни».
Сатира представлялась Горькому одним из наиболее действенных средств борьбы с реакцией. «От вас, из России, – писал он Н. А. и Т. В. Румянцевым, – веет такой тяжелой грустью, таким мраком и общей растерянностью, что поставил я себе цель – да будет вам от меня весело! Так и ждите!» (Архив А. М. Горького, ПГ-рл-37-29-13).
Воскрешая традиции революционно-демократической сатиры XIX в., Горький тесно соприкасался с большевистской прессой, которая именно в этот период начала широкую пропаганду наследия Салтыкова-Щедрина. В. И. Ленин писал в 1912 г.: «Хорошо бы вообще от времени до времени вспоминать, цитировать и растолковывать в „Правде" Щедрина…» (В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 48, стр. 89; см. также т. 22, стр. 84–85).
В «Русских сказках» Горький изобразил тех, кто осуществлял политику насильственного успокоения России. Таковы правитель Игемон, в образе которого угадываются черты премьер-министра П. А. Столыпина; наемный «усмиритель» Оронтий Стсрвенко; губернатор фон дер Пест; полицейский пристав фон Юденфрессер, что в переводе с немецкого означает «пожиратель евреев»; сановный министр из сказки I, чей облик явно напоминает реакционного министра просвещения Л. А. Кассо. В образе «фуэгийца» Оронтия Стервенко Горький дал обобщенный сатирический портрет озверевших «усмирителей» России (А. А. Рейнбот, Д. Ф. Трепов, Ф. В. Дубасов, И. Н. Толмачев и др.).
Изображению многоликого врага демократии посвящено большинство «Русских сказок» (I–VIII, X–XII). Некоторые из них отражают борьбу Горького с реакционными философскими течениями, в том числе с проповедью «самоусовершенствования» и толстовской идеей «непротивления злу насилием». В статье «О прозе» Горький заметил, что «в классовом общество любить „вообще человека" – невозможно, ибо это привело бы к „непротивлению злу" и – далее – ко всемирной вшивости, как сказано в одной из „Русских сказок"…» (Г-30, т. 26, стр. 392).
Горьковский житель из сказки X, который пытался одолеть зло терпением и видел зло «в сопротивлении оному», – блестящая пародия на веховцев и толстовцев. Можно предположить, что одним из прототипов этого образа был писатель Иван Наживин, книга которого «Моя исповедь» вышла в 1912 г. Критикуя ее, Горький писал в цикле статей «Издалека»: «В чем задача жизни по Наживину? Очистить душу от „временного", приблизить ее к „вечному", „а потом душа будет безмолвно даже очищать и освещать других", – как учил Л. Н. Толстой. „В борьбе обретешь ты свое право" – „нет! – кричит Наживин, – борьба есть лучшее средство не обрести, а потерять свое право и право другого…"; „Только не борись, – учит он, – только уйди из этой злой сутолоки страстей человеческих…"» (Г, Статьи, стр. 128–129).