Русские в СССР. Потерпевшие или победители?
Шрифт:
Причем язычество, переплетаясь с христианством, искажало смысл последнего, пародировало его. И в данном плане особенно показательна поэма «Двенадцать». «Пародийный характер поэмы непосредственно очевиден: тут борьба с церковью, символизируемой числом – 12, – обращает внимание автор доклада «О Блоке». – Двенадцать красногвардейцев, предводителем которых становится «Иисус Христос», пародируют апостолов даже именами: Ванька – «ученик его же любляше», Андрюха – первозванного и Петруха – первоверховного… Подставлены под знак отрицания священник («А вон и долгополый…») и иконостас («От чего тебя упас золотой иконостас»), т. е. тот и то, без кого и чего не может быть совершена литургия… Характер прелестного видения, пародийность лика являющегося в конце поэмы «Исуса» (отметим разрушение спасительного имени)… предельно убедительно доказывает состояние страха, тоски и беспричинной тревоги «удостоившихся» такого видения. Этот Иисус Христос появляется как разрешение чудовищного
И здесь уже можно найти все, что угодно, – даже и алхимический символизм, окрашенный в русские народные, «языческие» цвета. «…Николай Клюев пишет цикл «Ленин» (1918–1919), включенный в сборник «Красный рык». Позднее, в 1924 году, вышла книга «Ленин», где Клюев вставил этот свой цикл в раздел «Багряный лев». Тексты эти составляют явное описание «великого делания», причем на «химический брак» указывает строка 2-го стихотворения: «Братья, сегодня наша малиновая свадьба…» Ниже читаем: «Оглянись, не небо над нами, а грива, / Ядра львиные – солнце с луной!» В конечном итоге Клюев в качестве «ребиса», «красного льва» некоего делания в глубине хаоса и крови выводит именно Ленина, а себя пытается слить с ним, причастить ему: «Я – посол от медведя К пурпурно-горящему Льву…» Это, конечно, не исчерпывает всего львиного символизма, но на одну деталь хочется обратить внимание. «Дикая львица является символом Великой матери» ( Керлот Х.Э. Словарь символов). Последняя, итоговая поэма Клюева, о чем также говорилось, называется «Песня о Великой матери», причем в 3-м стихотворении цикла «Ленин» упомянута вселенская мать» ( Г. Павлович. «В белом венчике из роз…»).
Возникло литературное направление «скифства», призвавшее вернуться к новому варварству. Оно явно указывало на «скифские», языческие истоки революции. Так, Блок, поднимая скифскую тему, явно апеллировал к «арийству», истоки которого уходят в глубь времен. В его дневнике можно прочитать такие строки: «Тычь, тычь в карту, рвань немецкая, подлый буржуй. Артачься, Англия и Франция. Мы свою историческую миссию выполним. Если вы хоть «демократическим миром» не смоете позор вашего военного патриотизма, если нашу революцию погубите, значит, вы уже не арийцы больше… Ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины. Опозоривший себя, так изолгавшийся – уже не ариец. Мы – варвары? Хорошо же. Мы и покажем вам, что такое варвары. И наш жестокий ответ, страшный ответ – будет единственно достойным человека… Последние арийцы – мы».
Комментируя эти строки поэта, исследователь И.Л. Бражников замечает: «Не вызывает сомнений, что здесь идет речь о вековом (а скорее, и многовековом) споре о цивилизационной идентичности – ведь блоковское «вы» в дневниковой записи предельно конкретизировано: «рвань немецкая», «Англия и Франция», а «мы» здесь, конечно же, относится к русскому миру, или «славяно-русскому культурно-историческому типу», по Данилевскому, который должен прийти на смену «романо-германскому». Причина этой смены поэту видится как утрата западным миром своего лидерства среди «арийских» народов. Слово «арийцы» здесь проясняет контекст: Блок, как непосредственно перед ним Достоевский и в какой-то степени Вл. Соловьев, исходит из положения о первоначальном единстве индоарийских народов, он видит их общую миссию в истории, общую судьбу, которой «изменяют», с точки зрения поэта, европейцы и исполняют те, кого они считают «варварами» и «скифами», – те, от лица которых поэт уверенно говорит «мы» («Скифский сюжет»).
Крайне любопытно, что один из ведущих красных военачальников – М.Н. Тухачевский – на полном серьезе выступал за восстановление язычества. Об этом вспоминают его современники. Литератор Сабанеев пишет: «Им был составлен проект уничтожения христианства и восстановления древнего язычества, как натуральной религии. Докладная записка о том, чтобы в РСФСР объявить язычество государственной религией, была подана Тухачевским в Совнарком… В Малом Совнаркоме его проект был поставлен на повестку дня и серьезно обсуждался».
П. Фервак (Р. Рур), сидевший в лагере с Тухачевским, вспоминал: «Однажды я застал Михаила Тухачевского, очень увлеченного конструированием из цветного картона страшного идола. Горящие глаза, вылезающие из орбит, причудливый и ужасный нос. Рот зиял черным отверстием. Подобие митры держалось наклеенным на голову с огромными ушами. Руки сжимали шар или бомбу, что именно, точно не знаю. Распухшие ноги исчезали в красном постаменте… Тухачевский пояснил: «Это – Перун. Могущественная личность.
В этом плане показательны некоторые обстоятельства возникновения красноармейского символа номер один. Приказ Наркомата по военным делам № 321 от 7 мая 1918 года, регламентирующий ношение красной звезды, гласил: «Красноармейский значок есть принадлежность лиц, состоящих на службе в войсках Красной армии. Лицам, не состоящим на службе в войсках Красной Армии, указанные знаки предлагается немедленно снять. За неисполнение сего приказа виновные будут преданы суду военного трибунала». Историк А. Первушин пишет по этому поводу: «Свой выбор руководство РККА объясняло следующими мотивами. Во-первых, форма звезды представляла «древнейший символ оберега». Во-вторых, красный цвет символизировал революцию, революционное войско» («Оккультный Сталин»).
Очевидно, в самом начале красная звезда должна была служить символом исключительно военного слоя, а не партии большевиков. А если так, то и продвигала ее именно что военная верхушка. Причем здесь имела место быть некая воинская мистика, если только не сказать магия. Красный цвет – цвет пролитой в боях крови – тут есть о чем порассуждать.
Любопытно, что еще до революции А. Богданов – социал-демократ, находящийся еще левее большевиков, написал роман «Красная звезда», в котором речь шла о Марсе, Красной планете. Богдановские марсиане, живущие в условиях коммунизма, достигли бессмертия благодаря особым технологиям обмена кровью между молодыми и пожилыми. Они изображены уродливыми, причмокивающими существами. Потрясает сходство между романом Богданова и произведением Герберта Уэллса «Война миров». Последний приписывает жителям красной планеты тот же самый вампиризм – инопланетные захватчики у него пьют кровь людей. (Знатоки «оккультных наук» обращают внимание на то, что Марс получил название «красной планеты» благодаря древнеегипетским жрецам – в их астрологии он имел огромное значение.) К слову, в советской фантастике, особенно ранней, чаще всего звучит именно марсианская тема (ярчайший пример – «Аэлита»).
И вообще, в большевистской революции явно заметна тема вампиризма, которая связана еще и с темой великанов. Уже само слово «большевик» вызывает ассоциации с чем-то большим, огромным, титаническим. Большевизм, затрагивая многие древние архетипы, воспроизвел миф о восстании титанов и гигантов против богов. Само собой, воспроизвел он его на новом уровне. (Титанический характер большевизма великолепно выразил художник Б.М. Кустодиев в своей картине «Большевик».)
У русских есть предания о некоем народе «чудь», который ушел под землю, скрываясь от Белого Царя. В преданиях эта чудь была великанского роста. Кроме того, она имела красный цвет кожи, что сразу заставляет вспомнить о красном цвете революции и о красном значении слова «русь». Само собой, речь здесь идет не о летописной финно-угорской чуди. Хотя любопытно, что Иван Бунин в «Окаянных днях» описывал революцию как «чухонский» бунт. Он утверждал, что в народе есть два типа: «Русь» и «Чудь». И революцию он явно считал порождением последней: «А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно асимметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, – сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…»
Но дело здесь, конечно же, не в расе. В сказании под чудью воспринимались какие-то древние исполины, которых одолел такой же древний герой и властелин – Белый Царь. Это уже за гранью известной нам истории – в каких-то неведомых глубинах.
Очевидно, что великаны – существа, у которых брутальное, воинское начало развито чересчур сильно. В силу этого они противопоставляют себя богам, царям и героям. (Как поется в «Интернационале»: «Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни Царь и не герой, добьемся мы освобожденья своею собственной рукой».) Есть былина о том, как древние богатыри вступили в бой с ангельским войском, а проиграв, испугались содеянного и сбежали под землю (исход великанской чуди!), к Святогору, который спал мертвым сном. Но ведь и сам Святогор – великан, причем связан с красным цветом – засыпая, он исходит кровавой пеной. И тут нужно вспомнить, что красный цвет – это цвет кшатриев (воинов) и цвет крови, которая проливается в бою. Только в случае с большевизмом мы имеем дело с тем кшатризмом, который часто превращается в бандитизм. Отсюда – и красный террор, который напоминал кровавое жертвоприношение.