Русский адат
Шрифт:
– А мне газировки без газа… – попросила Анастасия.
Пока Людмила искала минеральную воду без газа, Алексей вышел из машины, нашел в памяти трубки номер и включил вызов. Лопухин ответил сразу.
– Здравия желаю, товарищ страшный сержант… – сказал Пашкованцев буднично, зная характер Сережи Лопухина и понимая, как тому теперь тяжело. Но любое сочувствие не может быть до конца принятым, потому что сочувствующий разговаривает, стоя на двух ногах, а Лопухин на двух своих ногах стоять уже не будет никогда. А высказанное вслух сочувствие обязательно, даже против желания говорящего, будет эту разницу подчеркивать.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант… А я как раз сейчас
– Очень плохо думал?
– Думал, что вы только успели отсюда выбраться, как меня сюда занесло… Да еще в таком виде, что… Вы же знаете… Товарищ лейтенант сказал, что звонил вам… Это он вам номер дал?
Значит, Медведев не сообщил даже, кому принадлежит инициатива покупки трубки страшному сержанту. Это как-то неприятно кольнуло и сразу сплюсовалось с рассказом лейтенанта о том, как он расставлял отделения взвода в поиске по ущелью. Было впечатление чего-то не очень приятного, хотя Пашкованцев обидчивым никогда не был и всему старался найти объяснение. Нашел и теперь. Медведев понимает, что ему трудно заиметь во взводе авторитет после предшественника, у которого с солдатами отношения были не только командирские, но еще и почти дружеские. Сам лейтенант опыта не имел, чтобы на такие или какие-то другие похожие отношения выйти, и шел проторенной дорожкой. Пользовался мнением старшего лейтенанта Пашкованцева, выдавая его за свое, и этим был счастлив. По крайней мере, обижаться на это не стоило, тем более не стоило делать из этого трагедию. И уж совсем нельзя было объяснять, чтобы не уронить командирский авторитет лейтенанта.
– Да, он мне сразу с твоей трубки позвонил… Чтобы и у меня в памяти трубки номер остался, и у тебя… Первый, видимо, звонок…
– Нет, первый – другой… – сказал Лопухин. – Первый какой-то девке… Я трубку осваивал и нечаянно вызов нажал… Девка какая-то ответила…
Старший лейтенант внезапно поймал себя на мысли о том, что оба они интуитивно, наверное, говорят о всяких пустяках, чтобы не касаться одной больной темы. Просто стараются убежать от этой темы. Но Алексей умел брать на себя и смелость, и ответственность. И потому спросил, возвращаясь к основной теме не сразу, но все же возвращаясь:
– Домой звонил?
– Мама сегодня ночью прилетает… Час назад комбат был, обещал маму встретить и к нам отправить… Дорога через перевал небезопасная…
– Это я знаю… – опять попытался Пашкованцев уйти от темы. Начал говорить, хватился, что надо бы все-таки говорить о делах, но если начал, следует продолжать, чтобы не было впечатления искусственности разговора. – Слышал уже, наверное, что меня в микроавтобусе зарезать пытались?
– Не-ет… – удивился Сережа. – А что было?
– «Краповые» меня в микроавтобус подсадили… А там среди пассажиров трое бандитов оказалось. А четвертый с автоматом на дороге нас встречал…
– И как? – голос страшного сержанта показывал, что он мыслями уже вернулся к недавней спецназовской жизни и просчитывал в уме ситуацию.
– Троих застрелил, одного захватил…
– Да… А мне вот и перевала не надо было… Записку только оставили… Мне следователь показывал… Не нравится им, когда мы порядок наводим…
– Застрелили этого минера… – сообщил Алексей.
– Я в курсе. Лейтенант Медведев звонил… Нет, чтобы раньше его застрелить… Когда в первый раз провозил…
– Ребята заходили?
– Всем взводом. Под окном стояли… Запустили только одного Собакина… У меня палата для тяжелых, здесь шуметь не рекомендуют…
– Надо что-нибудь тебе? Не стесняйся…
– Звоните… – попросил Сережа.
И старший лейтенант понял, что Лопухину сейчас нужно только общение, которое хоть как-то отвлекает от нерадостных мыслей. Это потом, когда раны заживут, многое понадобится. Понадобятся деньги на протезы. Бригада, наверное, поможет, но что это за помощь, Пашкованцев знал хорошо. Министерство обороны не в состоянии обеспечить всех своих увечных качественными протезами. И придется Лопухину деньги искать самому. Он из небогатой семьи. И помочь ему будет необходимо по мере своих сил. Но это будет потом…
– Я буду позванивать… – пообещал Алексей.
– Вы сами-то как? – все же поинтересовался Лопухин.
– Я уже за рулем… В Москву еду. Подлечиться… Мне отец какого-то специалиста нашел… Сцепление отжимать больно, а так – терпимо…
Вообще-то Алексей никогда не любил говорить, что он болен или страдает от ран. Кому какое дело до его личного чувства боли. Кому какое дело, что он едет в Москву показаться специалисту по ранениям… Но, подумалось, слова о том, что и командиру тоже нелегко, что и командиру требуется помощь, как-то поддержат Лопухина. Не потому, что старший сержант начнет радоваться страданиям другого, не по принципу «не мне одному плохо», а просто так человек устроен, что он, если думает о помощи другому, о своей боли меньше вспоминает. Конечно, Лопухин никак помочь Пашкованцеву не мог и думать о помощи не мог. Но он будет думать о командире и не будет думать о своих отсутствующих ногах. Пусть не постоянно, но хоть на какое-то мгновение отвлечется. Потом отвлечется еще чем-то… Потом еще… Время будет идти, и со временем привыкнет… Это проверено… И отвлекаться сейчас следует чаще…
– Лечитесь… Вам еще воевать… – старший сержант, кажется, в самом деле хотел поддержать старшего лейтенанта.
– Все, Сережа, жена возвращается… Мы дальше едем…
Выезжая на дорогу, Алексей непреднамеренно посмотрел на торговцев. Нет, он не открытие сделал. Открытия здесь не было никакого, потому что он увидел привычную картину – среди торговцев не было ни одного русского. Даже если бы русский захотел торговать здесь шашлыками или чем-то подобным, его бы просто не пустили… А если и встречаются в таких точках русские торговцы, а чаще торговки, то они не на себя работают, а на тех, кто их нанял… А нанимают тоже нерусские…
Но дело было не в этом… Просто представилась сейчас картина, что он установит здесь вот, под чьей-то торговой точкой, мину и оставит записку: «Убирайтесь отсюда» или что-то такое же, похожее напишет… Вспомнились и слова бандита, захваченного в микроавтобусе, как тот грозился убивать русских… Слова об адате, значение которого бандит даже не понимал, потому что одно из главных понятий в адате, понятие чести своего дома, было для него чуждо… А если понимать адат так, как понимает его тот бандит, то давно пора было бы объявлять о русском адате в ответ на адат кавказцев… Дикость, глупость… Но с этой дикостью, с этой глупостью приходится сталкиваться постоянно… Причем часто с обеих сторон…
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Радости было много, и радость была неподдельной…
Мама болела уже много лет и даже квартиру покидала в последние годы редко, опасаясь, что на улице почувствует себя плохо, но приезд сына с женой и внучки поднял ее на ноги и добавил жизни и энергии в тело. Она суетилась, почти бегала по квартире, хотя отец только несколько дней назад говорил, что она и ходит-то с трудом. Даже сам отец порой посматривал на нее с удивлением. А уж стол накрыла такой, словно готовилась принимать громадную ненасытную компанию. И из-за стола никого выпускать не хотела долго. Но отец все же на часы посмотрел и постучал пальцем по часовому стеклу.