Русский аркан
Шрифт:
И предприятие завершилось бы полным успехом, не веди дорога к «Победославу» через местный «эконом-класс». Чуть раньше – тоже обошлось бы. Но не в этом месте и не в этот час.
Причина была проста: подвыпившие русские матросы с «Победослава» уже успели повстречаться с подвыпившими английскими матросами с «Серпента».
Надменных британцев по пьяному делу лупят, как известно, во всех портах мира – чтобы просвещенные мореплаватели не слишком задирали свои британские носы. Битье ничуть не помогает, и к тому же англичане, большие мастера бокса, умеют давать сдачи. Но один англичанин против одного русского – совсем не то, что пятьдесят англичан против пятидесяти русских. И даже не то, что пятьдесят против тридцати, – перед русской кулачной стенкой, как будто специально придуманной для уличных драк, в коих фланги прикрыты строениями, а фронт похож на молотилку, спасует кто угодно.
Впоследствии так и не выяснили, кто первый начал потасовку, да, говоря по чести, и не очень-то старались докопаться до истины. Английского капитана, явившегося на борт «Победослава» с протестом, приняли холодно-вежливо и протест отклонили. Общее мнение офицеров высказал Канчеялов: «Наши люди в своем праве. Не подличай – не будешь бит».
О том, что подличают одни, а выбивают зубы другим, как-то не подумалось. Сын Альбиона? Этого достаточно. Еще свежи были в памяти подробности боя с пиратской эскадрой. Кто науськал исландцев? Из-за кого потонул «Чухонец»? Чьи уши торчат? Ну то-то же.
Начавшись, как всегда, пустячной стычкой, драка в три минуты переросла в великое побоище. Подобно птицам, в воздухе запорхали бутылки и стулья из летних кафе. Со звоном посыпались засиженные мухами стекла витрин, с противным визгом кинулись прочь жрицы любви по-истанбульски. Немногочисленная полиция разумно предпочла ретироваться, дабы не попасть под горячую руку…
Кулак против кулака. По-простому. Без чинов. Не того ли вечно жаждет матросская душа, запертая, как птица, в клетку жесткой корабельной дисциплины? И страшно, и опасно вырваться из клетки, но была не была! Краток миг абсолютной человеческой свободы – пользуйся!
И много-много лет спустя какой-нибудь сгорбленный, седой и плешивый ветеран той великой битвы, поддавшись на уговоры внуков, крякнет, потребует набить ему трубочку, поднесет уголек, глубоко затянется дымом и пойдет, пойдет рассказывать, озорно улыбаясь и молодея с каждым словом:
– Шрам видите? Это меня в сражении с пиратами приголубило, когда служил я на конверте «Победослав». А вот энтот, на голове – уже посля, в драке. Англичанский унтер меня пивной кружкой приласкал в городе Понта-Дельгада, что на острове Сан-Мигель – святой Михаил по-нашему. Стоит этот остров посреди океана, и зимы там не бывает. Нас в тот день на берег отпустили. Ну, выбегаю я это, значит, из… словом, выбегаю откуда надо, а на улице уже Мамаево побоище и Вахрамеева ночь. Тут наскакивает на меня энтот унтер, да кружкой с размаху по голове. Я тогда молодой был, крепкий, так что сомлел не надолго. Очнулся, гляжу – баталия еще только начинается. «Бей англичашек!» – кричу – и в свалку. Гля – начальство тут же кулаками машет. Боцман Зорич. Ну, к энтому под кулак не суйся, энтот за двоих работает… Долго ли, коротко ли – погнали мы супротивника. Бегут англичане стадом, будто овцы, ругаются по-своему да зубы на ходу выплевывают, а мы за ними. Озлились, не отстаем. А тут – смех и грех – его высокоблагородие полковник Розен со своими морскими пехотинцами… Не любили мы их, потому как до судовых работ они не охочие, хотя, правду сказать, вояки что надо… А с ними – носилки, бушлатом покрытые. А под бушлатом – тс-с-с! – сам великий князь Михаил Константинович лежит, лыка не вяжет. Его в таком виде морпехи на конверт несли, потому что иначе доставить было невозможно… Вот на них-то мы, сами того не желая, англичашек и выгнали…
Вот так-то. Дальше – больше… Куда англичашкам деваться? Некуда. Но – храбрые ребята. Которые против нас вдругорядь повернулись – отбиваться, а которые вперед поперли, прямо на морпехов. Те – волей-неволей – тоже в кулаки. Носилки с великим князем на мостовую уронили. Полковник кричит, пытается вразумить тех и этих, остановить бесчинство, да разве ж остановишь? Ку-уда там! Плюнул его высокоблагородие, сам кого-то по уху смазал. Его императорское высочество великий князь из-под бушлата выбрался, сам из себя весь опухший, шатается, как старый плетень на ветру, глаза в кучку, а туда же – биться. «Спасай Сенегамбию!» – кричит. Попало ему – покатился. Но разделали мы супостата под орех! Сколько годов прошло, а всё приятно… Кхе… Набей-ка мне еще трубочку…
Чего? Что дальше было?.. Ты знай набивай туже. Вот этак большим пальцем прижми. А дальше… Да что дальше? С того дня никого из наших на берег не отпускали, вот что было дальше. Больше никак не наказали, а на берег – ни ногой. Пораненных, меня в том числе, доктор поправил. А через двое суток снялись мы и пошли на вест прямо через океан. Так-то. Но с морпехами мы с тех пор враждовать перестали. Кое-кто из наших рому припас, ну и выпили мы втихаря от нашего и ихнего начальства за содружество родов войск. Можно сказать, побратались. Господам офицерам следить за нами было недосуг – они у себя в кают-компании тоже пили. Только вахтенный начальник нет-нет да и высунет нос – все ли в порядке? – и сразу нырь обратно. Хохот оттуда. Новый вестовой командира – свойский парень – рассказывал, что пили они в честь участия наследника престола в народной дипломатии, уж не знаю, что это такое…
И оченно при том веселились.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой ротмистр Недогреев идет по следу
Должность Фаддея Евлампиевича Недогреева называлась длинно: начальник Ялтинского уездного отделения Крымского губернского управления Отдельного корпуса жандармов. В этой должности Фаддей Евлампиевич служил всего год и поначалу рассматривал ее как удобный трамплин для карьерного взлета. Ну ладно, пусть не рывка умопомрачительной скорости, доступного только истинным баловням судьбы, но уж равномерного нечерепашьего продвижения по службе – наверняка. С течением времени, однако, выяснилось: несмотря на близость летней резиденции государя и имений великих князей, никаких особенных преимуществ эта должность не дает. Попыток покушения на царствующую особу не выявлялось, политический сыск приносил самые ничтожные результаты, ибо трудно сыскать то, чего нет, а сам факт порядка и спокойствия во вверенном уезде рассматривается как нечто само собой разумеющееся. Всегда так получается, что на виду оказываются восстановители нарушенного порядка, а не его блюстители! Обидно!
Дослужившись до ротмистра, Фаддей Евлампиевич не без оснований полагал, что теперь надолго застрянет в восьмом классном чине. Мечталось, однако, о большем. А кому не мечтается?
Пустые это мечты или не пустые – вот в чем вопрос. Если не пустые, то надо искать способы и средства к их осуществлению. Но как быть, ежели ничего путного изыскать не удается? Неужели придется признать, что ошибся, срезался, как гимназист, часть жизни потратил зря?
И теперь ротмистр Недогреев пребывал в некотором унынии: стоило ли менять армейскую карьеру на жандармскую?
Блистательно провалив в свое время экзамен по географии на приемных испытаниях в Академию Генерального штаба (всего-то навсего упомянул Томск в числе пристаней на Оби!), пехотный поручик Недогреев подал прошение о зачислении на курсы подготовки жандармов. Тут вышла закавыка: из пяти требований к кандидатам Фаддей Евлампиевич соответствовал лишь четырем. Пусть он окончил юнкерское училище по первому разряду и тянул армейскую лямку свыше требуемых шести лет, пусть он не был католиком и не имел долгов – без потомственного дворянства о зачислении на вожделенные курсы оставалось только мечтать.
Пришлось ждать и мучиться вопросом: а ну как папенька у себя в Тамбове не получит к отставке чин действительного статского советника? Прощай тогда потомственное дворянство. Жди, пока сам дослужишься до полковника. Еще дослужишься ли, а если да, то будешь ли к тому возрасту еще на что-то годен?
С папенькой обошлось. С курсами тоже. И что же в итоге? Прослужив несколько лет в сонной Вятке, несколько месяцев в шумном Харькове и год в пыльном Симферополе, сумев отличиться в деле о студенческих кружках, дослужившись до ротмистра, Фаддей Евлампиевич как нарочно попал туда, где ничего не происходит. Городишко неплохой, но созданный для неги, а не для работы. Редко-редко заедет какой-нибудь уж совсем глупый пропагандист. Ни покушений, ни антиправительственных заговоров, ни даже рабочего движения, поскольку тут и рабочих-то нет, кроме сезонных. Это трамплин?! Это место для старика, ждущего пенсии, а не для тридцативосьмилетнего честолюбца, полагающего, что не все еще в жизни потеряно!