Русский Берлин
Шрифт:
Пятнадцать лет Азеф вел блестящую двойную игру. Часть терактов готовил втайне от Департамента полиции, с которым сотрудничал с 1893 г. Как правило, они были успешными, что обеспечивало Азефу среди революционеров авторитет преданного борца, находившегося долгое время вне всяких подозрений. О других акциях, тщательно подстраховав себя, он сообщал в полицию.
Как агент охранки он предотвратил покушение на министра внутренних дел И. Н. Дурново, на царя Николая II (было арестовано около 30 человек), выдал весь первый состав ЦК партии социалистов-революционеров, эсеров-боевиков Слетова, Ломова, Веденяпина, Якимову, Коноплянникову и ряд других.
Как руководитель боевой организации эсеров организовал более 30 террористических актов, среди которых убийства шефа корпуса жандармов В. К. Плеве, петербургского генерал-губернатора Д. Ф. Трепова, генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича, петербургского градоначальника В. Ф. фон дер Лауница, главного военного прокурора В. П. Павлова и многих других. При его участии во время Русской революции в августе 1905 г. в конце Русско-японской войны была предпринята попытка провоза морем в Россию из Англии большой партии оружия и боеприпасов, закупленной, как утверждается, на деньги, полученные из японских источников. Для операции был приобретен пароход «Джон Графтон», команду которого в основном составили латыши социалисты. «Джон Графтон» вез более 30 тысяч единиц стрелкового оружия канадского и швейцарского производства, патроны, динамит, пироксилин. Общая стоимость всего проекта составила около 100 тысяч рублей. Груз предназначался для боевых дружин эсеровских и большевистских организаций, которые осенью 1905 г. должны были активизировать вооруженную борьбу с целью силового захвата власти. Пароход, однако, сел на мель у финского берега, и большая часть оружия попала в руки российской пограничной стражи.
Охранное отделение платило Азефу за услуги около 1000 рублей в месяц. Для сравнения: во время работы во Всеобщей электрической компании в Москве он получал ежемесячное жалованье 175 рублей.
В 1908 г. Азеф был все-таки разоблачен. Важную роль в этом сыграл бывший директор Департамента полиции А. А. Лопухин. Спасаясь от вынесенного партией эсеров смертного приговора, Азеф скрывается на территории Европы. Получив от своих работодателей в царской охранке несколько настоящих заграничных паспортов, он отправляется вместе с супругой, немецкой певицей кабаре Хедли де Херо, в большое путешествие. Сначала едут на юг — Италия, Греция, Египет… Затем на север — Швеция, Норвегия, Дания… Заметая следы, они любуются достопримечательностями. Подолгу нигде не останавливаются. Так прошел почти год. После чего было решено поселиться в Берлине. По паспорту Александра Неймайера, купца, обосновались в Вильмерсдорфе на Луитпольд-штрассе (Luitpoldstrasse), 21, — в одном из лучших районов тогдашнего Берлина, в большой шестикомнатной квартире с роялем и дорогой обстановкой. Денег не жалели — состояние Азефа составляло около 200–250 тысяч марок. Очень солидная по тем временам сумма. Началась спокойная, размеренная жизнь. Азеф довольно успешно играл на бирже (по-крупному, но осмотрительно), завел полезные в новой среде знакомства. Иногда у него собирались гости за русским самоваром…
Между тем для его поиска в Берлине под руководством Карла Либкнехта была создана небольшая группа из русских и немецких социал-демократов. Но искала она его как-то вяло, так и не сумев вычислить предателя. Мало того, в 1912 г., предварительно распродав имущество и съехав с квартиры, Азеф встречается со своим разоблачителем, публицистом и революционером Владимиром Бурцевым. Здесь, по словам историка Б. И. Николаевского, «Азеф пытался доказать, что объективно его деятельность все же приносила значительно больше выгод революции, чем полиции… держа маленькие ладони своих рук как чаши весов, он перечислял то, что дает перевес делу революции, и этому противопоставлял то из содеянного им, что выгодно было полиции». [8] В ответ на замечание Бурцева о безнравственности такой линии в глазах у Азефа отразилось такое удивление, такое «искренне недоуменное непонимание», что у его собеседника пропало всякое желание развивать эту тему.
8
Николаевский Б. И. История одного предателя. Террористы и политическая полиция, 1931.
«Особенно настойчиво, — пишет дальше Б. И. Николаевский, — Азеф старался доказать, что уже давно не поддерживает никаких связей с полицией… Наоборот, он был бы рад, если бы своим рассказом о связях с представителями полицейского мира мог оказать последнюю услугу революционному движению, а потому просил Бурцева взять на себя инициативу по организации суда над ним, особенно настаивая на том, чтобы об этом суде немедленно же было опубликовано в газетах, — не только русских, но и французских и немецких». При этом «король провокаторов» говорил, что готов покончить жизнь самоубийством, если таков будет приговор.
У Бурцева сложилось впечатление, что Азеф, видимо, «действительно хочет суда над собой», но одновременно он чувствовал, что тот ведет какую-то свою игру. И все же Бурцев считал необходимым организовать суд, а не убивать Азефа, «как бешеную собаку, которую убивают везде, где только встретят: именно такое настроение в отношении к Азефу было в это время среди эмигрантов социалистов-революционеров». Свою позицию Бурцев отразил в написанном им рассказе о встрече с Азефом, опубликованном во многих газетах. Но суд не состоялся, «старые товарищи» Азефа психологически не могли встретиться с ним, — хотя бы как с подсудимым, — и отказались от каких бы то ни было разговоров на эту тему». Азеф, однако, сумел извлечь свою пользу из встречи с Бурцевым. Тот, как отмечает Б. И. Николаевский, поверил, что «Азеф больше не имеет никаких сношений с полицией, — а вслед за Бурцевым этому поверил и весь мир. В результате настойчивость, с которой революционеры вели поиски Азефа, не могла не ослабеть. А для последнего это было самым главным».
После встречи с Бурцевым Азеф снова около года колесил по Европе, но в 1913 г. вернулся в Берлин. Начавшаяся Первая мировая война подкосила его биржевой бизнес, старые накопления подошли к концу, и чтобы удержаться на плаву, Азеф открывает модное ателье, которое давало ему средства к существованию в первый год войны. Жить было тяжело, но сносно, пока в июне 1915 г. в кафе на Фридрихштрассе «короля провокаторов» случайно не опознал один из осведомителей немецкой уголовной полиции, знавший его как Азефа. Вскоре на станции метро «Гогенцоллерндамм» он был задержан. В тюрьме Азеф с удивлением узнал, что его арестовали «не как агента русского правительства, а как опасного революционера, анархиста и террориста, который на основании международных полицейских конвенций подлежит по окончании войны выдаче России».
В тюрьме Азеф провел два с половиной года. Находясь в сырой, холодной камере, он тяжело заболел. В апреле 1918 г., через несколько месяцев после освобождения, Азеф умер в берлинской клинике Krankenhaus Westend от почечной недостаточности и был похоронен на кладбище в Вильмерсдорфе в безымянной могиле за № 446, до наших дней не сохранившейся. За гробом шла только Хедаи де Херо, которую Николаевский называл госпожой N. Работая над книгой, он весной 1925 г. встретился с ней. Вместе они побывали на могиле Азефа.
«Длинные ряды могил. На каждой памятник, обычно, правда, очень скромный. На каждой же и табличка: здесь лежит такой-то, родившийся тогда-то и умерший тогда-то. «Упокой, господи, его душу!» Только на могиле Азефа ни таблички, ни памятника. Она не заброшена: обнесена железной оградой, обсажена зеленью — цветы, куст шиповника в цвету, две маленькие туи… Видна заботливая рука. Госпожа N. не забыла Азефа. О нем она вспоминает с большой любовью и, по ее словам, часто ходит на его могилу. Но на последней нет никакой надписи, только кладбищенский паспорт — дощечка с номером места: 446. Госпожа N… пояснила, почему она сознательно решила не делать никакой надписи:
— Знаете, здесь сейчас так много русских, часто ходят и сюда… Вот видите, рядом тоже русские лежат. Кто-нибудь прочтет, вспомнит старое, — могут выйти неприятности… Лучше не надо…»
В 1909 г. корреспондент «Русского слова» встретился в Берлине с некоей госпожой Жученко, открыто объявившей, что она 15 лет была агентом царской полиции в рядах социалистов-революционеров (эсеров), но занималась этим «не из корыстных целей, а вследствие своих монархических убеждений». К работе агента ее готовили в охранном отделении около года. Жученко была удивлена слепым доверием к ней со стороны ЦК. По ее словам, на каждых 10 эсеров приходилось три полицейских агента. Жученко знала многих из них и нередко видела на крупных партийных мероприятиях.