Русский Берлин
Шрифт:
В Берлине Пастернак любил бывать на станции метро «Гляйсдрайек», в одной остановке от «Ноллендорф-плац» — крупном транспортном узле, месте пересадки на городскую электричку, где поезда грохотали по виадукам. Его очень впечатляли высокие лестницы, платформы на разных уровнях, разводки железнодорожных путей внизу. С высоты открывалась замечательная городская панорама, особенно красивая на закате. Пастернак приводил сюда Маяковского, приходил с секретаршей издательства Гржебина Надеждой Залшупиной и посвятил ей стихотворение.
Надежде Александровне Залшупиной
Чем в жизни пробавляется чудак, Что каждый день за небольшую плату Сдает над ревом пропасти чердак Из Потсдама спешащему закату? Он выставляет розу с резедой В клубящуюся на версты корзину, Где семафоры спорят красотой Со снежной далью, пахнущей бензином. В руках у крыш, у труб, у недотрог Не сумерки, — карандаши для грима. Туда из мрака вырвавшись, метро Комком гримас летит на крыльях дыма.В первые месяцы пребывания в Берлине Пастернак часто бывал в кафе «Прагердиле», в издательствах Гржебина и «Геликон», в Доме искусств. Он встречался с Ильей Оренбургом и Виктором Шкловским, Борисом Зайцевым и Романом Якобсоном, Андреем Белым и Владиславом Ходасевичем, с другими обитателями «Русского Берлина». «Нам очень хорошо тут живется, — писал он в конце ноября брату Александру, — и я доволен Берлином, как местом, где я опять так могу проводить время, и, может быть, стану снова собой». Он, однако, сторонился участия в эмигрантской периодической прессе. Лишь в литературном журнале «Струги» за весь берлинский период у него появилось стихотворение «Матрос в Москве». Не вступил, как ожидалось, в Союз русских писателей и журналистов. Занимался прежде всего изданием своих книг. Осенью Пастернак почувствовал, что отношения с местным литературным миром стали тяготить его. Вышел конфликт с Ходасевичем. В январе 1923 г. Борис Леонидович пишет поэту Сергею Боброву в Москву:
«…Приехал я без предвзятых приязней и неприязней. Без предубеждения заговорил со всеми. Послушать их, так они всем скопом на редкость как хорошо ко мне относятся. Но Ходасевич, спервоначала подарив меня проницательностью «равного», вдруг, по прочтеньи Колина отзыва в «Нови», стал непроницаемою для меня стеной с той самой минуты, как на вопрос об Асееве я ему ответил в том единственном духе, в каком я и ты привыкли говорить об этом поэте».
Речь идет о том, что Пастернак положительно отозвался о поэте Николае Асееве, который до этого критиковал поэтический сборник «Счастливый домик» Ходасевича, вышедший в журнале «Красная новь».
«Здесь все перессорились», — пишет Пастернак Марине Цветаевой в ноябре. Ему претит участие в длинном ряду «гражданских» свар и потасовок, без которых эмиграции, очевидно, не жизнь». Тем более что «…все… словно сговорившись, покончили со мной, сошедшись на моей «полной непонятности». Берлин начинает казаться ему «безличным Вавилоном». Кажется, пора домой… Он возобновляет активную переписку с российскими друзьями. Брату пишет, что думает вернуться в начале марта. В феврале, чтобы замкнуть круг, едет с женой в Марбург, Гарц и Кассель, где ему открывается «страшный ракурс» послевоенной провинциальной Германии. «Германия голодала и холодала, ничем не обманываясь, никого не обманывая, с протянутой временам, как за подаяньем рукой (жест для нее несвойственный) и вся поголовно на костылях…»
Во второй половине марта 1923 г. Борис Леонидович и Евгения Владимировна выехали из Берлина в Москву. Отец поэта так и не смог закончить портрет сына, позировать тому было некогда. Договорились увидеться в следующем году и портрет закончить. Но больше им не довелось встретиться.
Аполитичный и в конце концов вернувшийся в Россию поэт, прозаик, литературовед, мемуарист Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев, 1880–1934) впервые побывал в Берлине в 16 лет. Потом приехал в 1921 г. и прожил два года. Сначала поселился в пансионе д’Альберт напротив бокового фасада и по сей день крупнейшего в Берлине магазина «КаДеВе» по улице Пассауерштрассе (Pension d’Albert; Passauerstrasse, 3). С мая по сентябрь 1922 г. он жил под Берлином, в деревушке Цоссен (Zossen), где-то в 10 километрах к югу от нынешней берлинской кольцевой дороги. Неблизко и для наших дней. Оттуда выезжал на курорт на остров Узедом. Потом вернулся в Берлин и поселился в пансионе Крампе на Виктория-Луизе-плац (Viktoria-Luise-Platz), где жили и другие эмигранты.
В Берлине Белый много писал. Всех, знавших его, удивлял необыкновенной работоспособностью. За день мог настрочить чуть ли не печатный лист. Здесь вышли в разных издательствах в новой редакции его романы «Петербург», «Серебряный голубь», «Глоссолалия. Поэма звуков», повесть «Возраст», «Путевые заметки», несколько поэм и литературных сборников. Сотрудничал с журналом «Беседа», газетами «Голос России», «Дни».
Белый активно занимался издательской деятельностью, самым крупным проектом был литературный альманах «Эпопея». Он выходил в издательстве «Геликон», которое возглавлял А. Г. Вишняк. В альманахе печатались произведения самого Белого, вышли написанные в Берлине «Воспоминания о Блоке», были опубликованы поэма в прозе «Всеобщее восстание. Временник» Алексея Ремизова — хроника событий революции и домашней жизни в Петербурге-Петрограде 1917–1921 гг., повесть «Метель» Бориса Пильняка. С альманахом сотрудничали М. Цветаева, В. Ходасевич, В. Шкловский…
В четвертом номере «Эпопеи» Белый, однако, опубликовал открытое письмо, в котором слагал с себя обязанности главного редактора. После этого он еще некоторое время печатался в журнале, пока в октябре 1923 г. не вернулся на родину. За несколько месяцев до отъезда прекратила существование и «Эпопея».
Эмигрантом Белый себя не считал. Впрочем, как и многие жившие в Берлине русские. В 1921 г. в Германию он приехал не из политических соображений, хотел спасти свою любовь, встретиться со своей первой женой Асей Тургеневой, которая, к слову, как-то сказала, что она и не жена ему вовсе. Здесь же в Берлине Белый пережил окончательный разрыв с супругой.
«По своей литературной и общественной позиции, — писал В. Андреев, — А. Белый занимал какое-то время промежуточное положение между убежденными антибольшевиками, сменовеховцами и просоветскими кругами. В этом его личные настроения совпадали с общей атмосферой берлинской жизни, характеризовавшейся относительным материальным благополучием и возможностью какое-то время не определяться в политическом отношении».
Некоторое время Белый был председателем берлинского отделения совета «Вольфилы» (Вольная философская ассоциация) и даже, как уже говорилось, возглавлял совет Дома искусств.