Русский боевик
Шрифт:
— Поговорить надо, — сказал один из двоих, беря ее за руку.
— Что вам нужно! — громко возмутилась Аделина, пытаясь освободить руку.
— Узнаешь. Поехали с нами, машина во дворе. Не кричи только. А то ведь можем придушить ненароком.
От них густо несло одеколоном. Они поволокли ее вниз. У Аделины потемнело в глазах. Уже не отдавая себе отчета в том, что делает, она стала вырываться. Один из двоих замахнулся коротко, чтобы дать ей пощечину. В этот момент, прыгнув через перила сверху и приземлившись на ступени вплотную к группе, Эдуард
Оба преследователя лежали теперь на площадке внизу. Эдуард спрыгнул к ним, и выключил первого, который умудрился не потерять сознание, коротким ударом. Сунув руку за пазуху второму, он выволок у него из кармана оружие, вытащил обойму, а оружие сунул обратно в карман пострадавшему. Повернул голову, глядя снизу вверх на Аделину.
— Пошли, — сказал он.
— Я… Эдька… там у них машина… шофер…
— Это было давно, — возразил Эдька. — Машина есть, это точно, а шофер завтра очнется. Эка невидаль — машина. У меня тоже машина. Гораздо лучше, колеса шире. Пошли, не стой там, дура.
Аделина стояла, держась одной рукой за перила, полуприкрыв глаза. Эдуард едва успел подскочить, прыгнув через несколько ступенек, и подхватить ее под мышки. Она попыталась распрямить ноги. Мешал высокий каблук. Тогда Эдуард просто взял ее на руки и спустился вниз, к парадной двери.
— Всё, поставь меня, — сказала она слабым голосом.
Во дворе, жадно вдохнув свежий воздух, она огляделась.
— И что теперь? — спросила она, обращаясь больше к себе, чем к нему.
— Сейчас мы посидим у меня в машине.
— С широкими колесами?
— Да. И подумаем. И помолчим.
— Эй! Линка!
Оба повернулись к арке. Оттуда бежал, смешно размахивая правой рукой, Стенька. Левой же рукой, согнув ее в локте, он держал старый потрепанный жим-за-жим без чехла. Вот только его не хватало, подумал Эдуард. Да еще и орет на весь город.
Подбежав вплотную, Стенька конспиративным пониженным тоном сообщил:
— Там приходили тебя искать, — он сделал жест рукой, означавший, очевидно, приблизительное месторасположение его дома. — Спрашивали. Я притворился полным кретином, не знаю и не знаю. Какие-то подозрительные. Не менты, явно.
— Прикуси язык, — сказал Эдуард. — Ну и видик у тебя. По городу ходишь… православный… с жим-за-жимом под мышкой. Скоморох.
Стенька оглядел себя с некоторым удивлением.
— А что? — спросил он. — Вид как вид. А жим-за-жим — исконо русский инструмент, национальный.
— Рубашку заправь. Штаны постирай. Волосы национальные причеши, — Эдуард вздохнул. — Сумерки, правда, в сумерках менее заметно.
— Стенька, ты… — начала было Аделина, но в этот момент у Эдуарда мелодично звякнул в кармане мобильник, заиграла мелодия Жоржа Бизе «У любви, как у пташки — крылья».
Открыв мобильник и глянув на номер, Эдуард кивнул, захлопнул, покачал головой, и некоторое время смотрел то на Аделину, то на Стеньку.
— Все один к одному, — сказал он. — Такая у меня нынче стезя. Нет чтобы на час позже позвонить. Впрочем, это ничего бы не изменило.
— Эдька, кто они такие? — спросила сквозь зубы Аделина.
— Это я выясню. Не сейчас. Сейчас мне нужно ехать.
— А я?
Эдуард ухмыльнулся.
— Ну наконец-то. Стало быть, я тебе понадобился, да?
— Это вы о чем? — спросил подозрительно Стенька. — Я ее защищу, не думай, что бы ни случилось.
Эдуард засмеялся.
— Нечего ржать! — возмутился Стенька. — У меня черный пояс!
— И кинжал, тоже черный, — заметил Эдуард. — Ты, наверное, скрытый грузин. Ах, негодник, пока все думают, что он, типа, в священники готовится, поклоны бьет, скромным прикидывается, он, стало быть, осваивает боевые искусства. По фильмам.
— Насколько я понимаю, — сказала Аделина, — если… — Она замолчала, борясь с приступом тошноты. — Если они придут к Стеньке еще раз, ему не поздоровиться. Так?
Эдуард посмотрел в стремительно темнеющее небо.
— Так или не так?
— Так, — подтвердил Эдуард неохотно.
— Кто — они? — спросил Стенька, пытаясь заправить рубашку в штаны. — Пусть приходят.
— Ну так что же? — спросила Аделина.
Эдуард вздохнул.
— Ладно, — сказал он. — Делать нечего. Пойдем со мной. Оба.
Ольшевский неспешным шагом шел по набережной Фонтанки, и очень удивился, когда вдруг Чехов возник у него справа и зашагал с ним в ногу.
— Это никуда не годится, — сказал Ольшевский.
— Простите, господин Ольшевский. Вынужден был пойти на это. Мне нужно вас предупредить. В машине мы будем не одни.
— То есть как? — возмутился Ольшевский очень спокойным, без интонации, голосом, не меняя шага.
— Непредвиденные обстоятельства. Мы их сбросим по пути.
— Господин Чехов, вы пьяны. Вы идиот. Вы с ума сошли.
— Господин Ольшевский, я все объясню после. Они совершенно безобидные — будущий священник и девушка. Девушку вы, возможно, знаете, а у священника с собой жим-за-жим. Когда увидите, многое поймете. Ничего страшного, уверяю вас.
— Жим-за-жим?
— Да. Возможно, он умеет на нем играть.
Ольшевскому не понравился тон Чехова, захотелось дать Чехову в морду, но он не показал виду. Чехов ни разу его не подводил — исполнительный, очень умелый, хорошо соображает. А говорить о деле в машине все равно нельзя. Да и не нужно. И отступать некуда.
— Здравствуйте, — холодно сказал он, садясь на переднее сидение.
— Здравствуйте, — нестройным хором откликнулись с заднего.
Чехов влез за руль, включил мотор, и сразу пошел через мост, рявкнув сигналом на двух пенсионеров, страстно о чем-то спорящих, возможно о том, как сегодняшняя их пенсия коррелируется с прожиточным минимумом.