Русский бунт. Шапка Мономаха
Шрифт:
Задал я вопрос и оглядел военачальников. Все только руками развели. Неизвестно, дескать. Даже Шешковский ничего сказать не смог.
— Хорошо. Тимофей Иванович, будешь искать олонецких, заодно опроси всех купцов, что с Архангельском торговлю ведут, или местных оттуда найди. Все вызнай и отряди силы с запасом. А я тебе указ подготовлю о снятии всех торговых ограничений с Архангельского порта. Пусть все купцы, что в Питер товар везли, на Архангельск переключаются.
«Ох, и велика ты, Россия. Как тобой управлять без телеграфа? А кстати! Почему без телеграфа? Я же вполне могу оптический завести. Тем более что у меня теперь Кулибин есть!»
Совещание длилось еще около часа. Обсудили снабжение и размещение войск. Я очередной раз запретил практику определения солдат на постой к обывателям. Благо в Москве полно крупных дворянских домовладений, и они вполне могут послужить в качестве казарм.
На этом совещание закончилось и военачальники разошлись. Остались только мои «тайных дел мастера». Шешковский кашлянул и заговорил:
— Государь. Я тут успел с утра по архивам московской военной коллегии пробежаться. И возникла у меня мысль, как без боя парализовать силу южной армии.
Я заинтригованно посмотрел на говорившего и жестом предложил продолжать.
— В личных делах офицеров есть данные о близких родственниках. Большую часть этих семей мы можем разыскать и взять в заложники. В южной армии сейчас приблизительно десять тысяч офицеров, из них выше уровня капитана не больше тысячи. Полковников не больше двухсот. Я уверен, что мы сможем найти родственников не менее чем половины этих офицеров. Чего далеко ходить. Супруга фельдмаршала Румянцева уже у нас в руках, она фрейлиной у Натальи Алексеевны, вдовы Павла Петровича. Когда дело дойдет до драки, мы можем пригрозить, что всех перевешаем или перережем, коли Румянцев и прочие вашу власть не признают…
Шешковский ещё что-то говорил, а у меня в душе оглушительно хохотал давешний внутренний голос: «Давай! Давай! Загони всех этих баб, детей и стариков в сарай, обложи хворостом и пригрози сжечь! Это же так просто!».
Я аж застонал и схватился за голову. Шешковский замолчал. Тайники тревожно уставились на меня.
«Но ведь это выход, — убеждал я сам себя. — Вместо того чтобы громоздить гекатомбы трупов простых солдат. Просто взять за горло офицеров. Решить все без крови. А чтобы соглашались охотнее, гарантировать нежелающим присягать свободу эмиграции и денежное пособие. Лучше потерять золото, чем людей».
Я наконец очнулся от своих мыслей и посмотрел на Шешковского. Тот, видимо, что-то нехорошее в моем взгляде усмотрел и слегка отшатнулся.
— Вы абсолютно правы, Степан Иванович. Это прекрасная идея, — мои слова для Шешковского прозвучали каким-то диссонансом. — Овчинникову я дам соответствующий приказ, а с вас точные адреса и фамилии. Думаю, что нужно будет ещё и организовать письма от заложников в армию. Подумайте, как их доставить туда единовременно и адресно.
Я помолчал и добавил:
— Отказывающимся от присяги офицерам я готов предоставить возможность эмигрировать вместе с семьей. Более того, я готов выплатить отступные. О величине которых надо будет подумать отдельно, — я криво усмехнулся. — Не знаю ещё, что у меня с бюджетом.
Шешковский облегченно выдохнул и закивал.
— Все сделаем, как скажете. Вот только есть сложность. В Московской военной канцелярии в основном бумаги интендантского ведомства. По ним можно узнать о командирах полков да каптенармусах. А полные списки — они в Петербурге хранятся. Но я знаю, как их добыть. Только для этого деньги понадобятся.
К Шешковскому присоединился Хлопуша.
— Да и на работу службы тоже денег надо, государь. Людишки жадные, даром работать никто не хочет. А задач-то больше стало.
Началась проза жизни. Выцыганили они в итоге бюджет в пятьдесят тысяч. Но сам я монеты считать не собирался. Пусть ждут, когда Немчинов с Рычковым приедут. А пока пусть по известным персоналиям уровня полковников работу начинают.
— Что там с Орловым. Вы мне обещали его показания на суде. Где результаты?
Соколов-Хлопуша виновато развел руки.
— Ох упорный он, зараза. Опосля увечий ему уже всякая боль нипочем. Помереть нисколько не боится, а наоборот, очень даже хочет. А прищучить его пока нечем. Но надежда есть, государь. Дай нам ещё несколько дней.
Я пожал плечами.
— Я не тороплюсь. Только смотрите, чтобы не помер раньше времени. Я его голову Пестрово обещал, а обещания надо выполнять.
— Кстати, о Пестрово, государь, — подхватил Хлопуша. — А передай-ка ты его в мое ведомство. Все едино после его палачеств офицерам он как чужак стал. Брезгуют. А у нас толковых людей-то нехватка изрядная. Одни бывшие тати да душегубцы в штате. А Василий верен вам до самого донышка и не дурак вовсе.
Шешковский подхватил просьбу:
— Действительно, Петр Федорович, мы его всему научим. Толк из него явно выйдет. Заматереет, будет на кого ведомство оставить, в случае чего.
При этих словах Шешковский как-то вздохнул невесело. Я кивнул.
— Хорошо. Я не против.
* * *
Финал совещания оставил в душе тягостный осадок. Я стал припоминать, как уже занимался такого рода шантажом в Оренбурге, добиваясь покорности у офицеров гарнизона. Тот же Крылов пошел служить мне только из-за страха за жену и четырехлетнего сына. Это потом он уже втянулся и стал служить на совесть.
Но в то, первое время, я был сам не свой из-за попадания. Как-то очень остро и болезненно ощущал упущенные шансы своего великого предка. Я решил любой ценой их использовать, и одним из ценников был именно шантаж.
С тех пор история изменилась абсолютно. За моими плечами реальная сила и власть на части обширной территории России. Во мне нет и тени прежнего Пугачева. Растворился. В мое сердце исподволь вернулся тот самый человек, что прожил долгую жизнь в Советском Союзе и воспитан на других ценностях.