Русский Дом
Шрифт:
– Спит. То есть пытается. А куда делась пышечка, которую ты увез в Лиссабон?
– Растаяла.
– А я уж решила, что она у тебя постоянная.
– Она-то постоянная, только я нет.
Затем Барли позвонил двум женщинам: бывшей жене, с которой развелся, сохранив право свиданий, и другой, ранее не установленной. Ни та, ни эта пойти ему навстречу при столь коротком предупреждении не могли – главным образом потому, что обе уже легли спать со своими мужьями.
В час сорок парочка снизу доложила, что свет в спальне Барли погас. Нед с облегчением лег спать, но я уже вернулся в свою квартирку, и мне было не до сна. У меня из головы не шла Ханна, а потому и Барли в Найтсбридже. Я вспомнил притворную небрежность, с какой он говорил о Кате и ее детях, и принялся сравнивать это с тем, как сам постоянно отрекался
На следующее утро Барли отправился к себе в издательство, и мы договорились, что вечером по пути домой он заглянет в Найтсбридж на случай, если возникнут какие-нибудь вопросы. Но уговор этот только казался таким неопределенным. Ибо Нед уже схватился с двенадцатым этажом и к вечеру, вероятнее всего, должен был либо уступить, либо ввязаться в серьезный бой с бонзами.
Только к тому времени Барли испарился.
* * *
Броковские наблюдатели сообщили, что Барли ушел из издательства на Норфолк-стрит немного раньше, чем предполагалось, а именно в шестнадцать сорок три, держа в руке футляр с саксофоном. Уиклоу, печатавший в задней комнате издательства «Аберкромби и Блейр» отчет о поездке в Москву, не знал, что он ушел. Однако двое броковских молодцов в джинсах пошли следом за Барли по Стрэнду и, когда он передумал, вместе с ним свернули в Сохо. Там он скрылся в норе, где имели обыкновение днем утолять жажду издатели и агенты книжных фирм. Через двадцать минут он вынырнул, по-прежнему держа в руке саксофон и совершенно трезвый на вид. Остановил такси, и один из молодцов оказался так близко, что расслышал, как он назвал адрес конспиративного дома. Он тут же радировал Броку, который позвонил Неду в Найтсбридж, чтобы сообщить: «Будьте готовы: ваш гость едет». Я находился в другом месте, ведя другие войны.
Таким образом, виноватых не было, хотя молодцы ни вместе, ни порознь не сообразили заметить номер такси – оплошность, которая позже им дорого обошлась. Наступил час пик, и от Стрэнда до Найтсбриджа можно было добираться целую вечность. Поэтому Нед только в девятнадцать тридцать решил дольше не ждать и вернулся в Русский Дом, обеспокоенный, но пока не очень.
В девять, когда никто ничего разумного предложить не сумел, Нед с большой неохотой объявил в отделе тревогу, которая по своему определению исключала участие американцев. Как обычно, Нед, действуя, сохранял полное хладнокровие. Возможно, он подсознательно вышколил себя для подобного критического случая – так или иначе, как позднее сказал Брок, он двинулся по заранее проложенным рельсам. Клайву он ничего не сообщил: оповестить Клайва в нынешней ядовитой ситуации, объяснил мне Нед потом, или прямо отправить покаянную телеграмму в Лэнгли – разницы никакой.
Нед сел за руль и поехал в Блумсбери, где в цепи подвалов под Рассел-сквер размещались подслушиватели нашей Службы. Он взял одну из служебных машин и, видимо, гнал ее, как черт. Старшей дежурной была Мэри, сорокалетняя любительница поесть, розовощекая, с замашками старой девы. Единственной обнаруженной ее любовью были недостижимые голоса. Нед вручил ей список всех известных контактов Барли, составленный исчезнувшим Уолтером по рапортам подслушивавших и наблюдавших. Не могла бы Мэри немедленно перекрыть их все? Сию же минуту?
Естественно, Мэри ни под каким видом этого не могла:
– Одно дело, Нед, слегка выйти за пределы инструкций. И совсем другое – дюжина несанкционированных подключений. Ну почему вы не желаете понять?
Нед не захотел доказывать, что дополнительные подключения санкционированы уже имеющимся разрешением министерства внутренних дел, чтобы не тратить времени и сил, но позвонил мне в Пимлико как раз в тот момент, когда я откупоривал бутылку бургундского, чтобы как-то утешиться после грязного дня. Квартирка моя довольно-таки гнусная, и я открыл окно – выветрить запах кухни. Помню, во время нашего разговора я его закрыл.
Разрешение на подключения к телефонам в теории подписывается министром внутренних дел, а если он отсутствует, то его заместителем. Однако тут есть один нюанс – этим правом обладает и юрисконсульт Службы при возникновении критических, не терпящих отлагательства ситуаций, но он обязан подать письменное объяснение до истечения суток. Я нацарапал свое разрешение, скрепил его подписью, выключил газ под варившейся брюссельской капустой, схватил такси и двадцать минут спустя вручил разрешение Мэри. Не прошло часа, как все двенадцать контактов Барли были перекрыты.
Что я думал, пока проделывал все это? Что Барли покончил с собой? Нет и нет. Его терзали опасения за живых. И меньше всего он хотел бросить их на произвол судьбы.
Но я взвешивал возможность, что он покинул строй, и, пожалуй, худшее, что мне вообразилось, был Барли, разразившийся рукоплесканиями, ибо пилот Аэрофлота объявил, что их самолет возвратился в воздушное пространство Советского Союза.
Тем временем Брок по распоряжению Неда убедил полицию срочно найти по радио водителя такси, который в семнадцать тридцать взял на углу Олд-Комптон-роуд высокого пассажира с саксофоном, назвавшего адрес в Найтсбридже, но, возможно, в пути попросившего отвезти его куда-то еще. Да, теноровый. Баритоновый саксофон примерно вдвое больше. К двадцати двум водитель объявился. Он повез Барли в Найтсбридж, но на Трафальгар-сквер тот действительно передумал и сказал, что ему нужно на Харли-стрит. Счетчик набил три фунта, Барли дал водителю пятифунтовую бумажку и сказал, чтобы сдачу он оставил себе.
Маленькое чудо сообразительности вкупе с записями покойного Уолтера помогло Неду найти связь – Эндрю Джордж Макреди, он же Энди, бывший трубач-джазист, фигурирующий в списке контактов Барли, был три недели назад принят в Приют Сестер Милосердия на Харли-стрит (смотри записку карандашом миссис Макреди в Хэмпстед, номер 47 А, и лапидарную пометку Уолтера на повестке дня: «Макреди – гуру Барли в вопросах смертности»).
Я живо помню, какой мертвой хваткой держался обеими руками за поручень, пока Нед вел машину на Харли-стрит. В Приюте нам объяснили, что Макреди держат на снотворных. Барли просидел с ним около часа, и они даже сумели обменяться десятком слов. Старшая ночная дежурная, только что сменившая дневную, предложила Барли чашку чая – от молока и сахара Барли отказался, зато подлил в чай виски из карманной фляжки. Он предложил капельку дежурной, но она воздержалась. Тогда он попросил позволения «сыграть старине Энди пару его любимых вещей». И тихо играл ровно десять минут, как она разрешила. В коридоре несколько монахинь остановились послушать, и одна узнала «Сентиментальный блюз» Бейси. Он оставил свой телефонный номер, а на латунное блюдо для пожертвований у дверей положил чек на сто фунтов – «для крупье». Старшая дежурная пригласила его приезжать, когда он захочет.
– Вы ведь не полиция? – спросила она меня расстроенно, когда мы уходили.
– Господи, конечно, нет. С какой стати?
Она покачала головой и ничего не ответила, но, по-моему, в нем ей почудился беглец, прячущийся от собственных поступков.
Мчась назад в Русский Дом, Нед по телефону приказал Броку составить список всех лондонских клубов, концертных залов и кабаков, где в этот вечер играл джаз, и разослать туда столько наблюдателей, сколько он сумеет найти.
Для полноты я внес свой юридический вклад: ни при каких обстоятельствах ни Брок, ни его наблюдатели не должны оказывать на Барли какое бы то ни было физическое воздействие или даже приближаться к нему. От каких бы прав Барли ни отказался, право на самооборону в их число не входит, а он мужчина очень сильный.
Мы приготовились к долгому ожиданию, но тут позвонила Мэри, на сей раз сплошная патока:
– Нед, по-моему, вам надо бы чуточку поспешить сюда. Некоторые ваши цыплятки проклюнулись.
Мы рванули на Рассел-сквер. Нед бросал машину в повороты на скорости в шестьдесят миль.
У себя в подвале Мэри встретила нас ласковой улыбкой, которую приберегала для катастроф. Рядом стояла в зеленом комбинезоне ее любимица Пепси. На столе – включенный магнитофон.
«Какой черт звонит в такое время?» – вопросил басистый голос, и я сразу узнал Пандору, монументальную тетку Барли, Священную Корову, которую угощал завтраком. Пауза, пока автомат глотал монеты. А затем учтивый голос Барли: