Русский эксперимент
Шрифт:
Ф: Но ведь были же у нас честные и умные специалисты, понимавшие суть дела!
П: Были. И печатали статьи и книги. Но не они стали задавать тон. Те, кто образовали внутренний механизм разрушения, считались более умными, более честными и лучше образованными. Они занимали посты и определяли, что допускать и что нет, что считать верным и что ложным. Ведь и мою судьбу решили эти люди. В Советском Союзе они оценили мою деятельность как антисоветскую и антикоммунистическую, а на Западе мне создавали репутацию «агента Москвы». Я мешал им.
Ф: Как и советологам!
П: Но вернемся к тому, с чего начинали, —
Ф: Мне любопытно, как конкретно осуществлялось манипулирование, о котором ты говоришь?
П: Я сомневаюсь, что когда-нибудь будет опубликована информация на этот счет.
Ф: Почему?
П: Нужна каторжная работа, чтобы извлечь эту информацию из той среды, в какую она погружена. Большая часть ее секретна или вообще заранее сфальсифицирована. Приведу один пример. В 1984 году мне дали прослушать запись беседы с одним из ведущих советских идеологов, как мне сказали. Как он попал в США, не знаю. Возможно, с научной делегацией. Но беседа была явно секретная. И с советской точки зрения — преступная. Ее вполне можно было истолковать как государственную измену.
Ф: Почему тебе ее дали прослушать?
П: Дать оценку личности этого человека.
Ф: И как ты оценил?
П: Сказал, что это типичный советский подонок, готовый на все.
Ф: А им это и нужно было!
П: Тогда я не думал в таком плане. Сейчас я вспомнил об этом по другой причине. В этой беседе советскому марксисту-ленинцу в голову вбивали две идеи, которые потом стали основополагающими в горбачевской перестройке. Первая идея: стоит только ввести частное предпринимательство, запустить свободный рынок и устранить государственное вмешательство в экономику, как экономика сама по себе начнет бурно развиваться. Вторая идея: в СССР вообще нет конкурентоспособной промышленности, науки и техники, так что целесообразно разрушить до основания все созданное и на расчищенном месте заново создавать современную экономику. При этом в ход были пущены мощнейшие средства убеждения, включая данные исследовательских учреждений. Между прочим, данные сфальсифицированные, как признался человек, познакомивший меня с беседой. Думаю, что потом все планы перестройки базировались на фальшивых западных данных о советской экономике, своим принципиально не доверяли.
Ф: А мы ничего этого не знали!
П: А если бы знали, не поверили бы. Уже тогда не только вожди и идеологи подпали под влияние Запада, но и интеллигенция, и широкие слои работников системы внепартийной власти, и массы. Идеология, будто партия узурпировала власть, будто все зло в партийном аппарате, будто работники партаппарата захватили сказочные богатства и т.д., прочно вошла в сознание
Ф: Знаешь, что меня больше всего приводит в недоумение во всем этом? Ведь наш народ был высокообразованным и, можно сказать, идейно и политически грамотным. Как он мог с такой охотой и силой клюнуть на западную приманку?! Ведь раньше он держался!
П: Именно потому, что образовательный уровень советского народа вырос, эффективность западной пропаганды возросла. Плюс к тому — вырос жизненный уровень высших и средних слоев, да и всего населения. Выросли аппетиты, соблазны. Раньше советское общество было менее уязвимо для идеологически-пропагандистской атаки извне, так как оно еще просто не доросло до ее восприятия. Именно прогресс советского общества стал врагом коммунизма.
Ф: Твои суждения порою звучат как нарочитые парадоксы. А когда вдумаешься в них, то поражаешься тому, что сам не увидел очевидного. Возьмем, к примеру, национальные проблемы! Ведь именно благодаря советскому строю многие народы Советского Союза выросли численно, развили свою культуру, подняли уровень образованности. У них появился сильный слой образованных людей с претензиями. Претензии выросли сильнее, чем возможности их удовлетворения. Именно благодаря успехам советской национальной политики сложились обстоятельства, в которых стремление западных стратегов и руководителей Холодной войны «пробудить национальные чувства» у различных народов Советского Союза и посеять межнациональную вражду могло иметь успех.
П: Ты видишь сам, ничего парадоксального в этом нет. Самая заурядная диалектика. И вспомни, с какими проблемами столкнулись на Нюрнбергском процессе! Короче, интересы политики и пропаганды поломали все казалось бы устойчивые и бесспорные представления. Если пропаганда изображает как героев людей, которые, будь они исключением, считались бы предателями, а органы правосудия не наказывают таких людей, то на юридических и моральных нормах можно ставить крест. И тем более, если все это принимает массовый характер.
Ф: Ты хочешь сказать, что были разрушены юридические и моральные основы поведения людей, и предательство стало всеобщим.
П: Именно! И потому оно утратило качество феномена юридически-морального. Оно стало феноменом социальным! Причем, именно этот феномен сыграл решающую роль. Сражение за коммунизм в том виде и в тех масштабах, какие было естественно ожидать, не состоялось. Армия, начиная с главнокомандующего и кончая последним солдатом, добровольно сложила оружие и сдалась на милость не ожидавшего такого дара судьбы врага. А когда предатели все, никто не предатель.
Клевета
Философ положил перед Писателем последний номер газеты, в которой была напечатана статья по его адресу. Статья называлась «Русофобия и низкопоклонство перед Западом».
Ф: Видишь, твой приезд не остался незамеченным! Что за люди! А ведь изображают из себя патриотов, защитников русского народа! Такое нельзя игнорировать! Надо обязательно ответить.
П: Мне не привыкать к клевете. Я отвечал, но мои ответы никогда не печатали. Так что наверняка не напечатают и сейчас.