Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира
Шрифт:
Полковник был удивительно похож на своих коллег из комиксов о Вьетнаме. Короткий седой ежик, массивная нижняя челюсть, тяжелый взгляд глубоко посаженных глаз. Кулаки размером с утюг. Голос, чуть с хрипотцой, от которого мурашки по спине.
— Ты должен понимать, что публикация такого… — полковник попытался подобрать в своем словарном запасе наименее матерный эквивалент, не преуспел в этом и сердито плюнул, — …нанесет непоправимый удар престижу армии, нашей службе здесь и вообще всему. Кто поддержит войну, если солдаты на ней гибнут вот так… красиво? Особенно если написать подходящую
«Странно, что он снизошел до элементарной вежливости, — отрешенно подумал Джон. — Кто ж на него так надавил? Сам бы он сейчас с удовольствием достал пистолет».
Происходящее его ничуть не волновало. Возможно, устал за последнее время, а может, был уверен в том, что рыба с крючка никуда не денется, как бы она ни дергалась.
— Это не единственная копия, полковник. Другие у надежных людей. Если со мной что-либо случится, он будет опубликован. Не только у нас, но и в Европе. Не думайте, что я блефую. Я знал, на что иду, когда начинал все это.
За следующие полчаса Джон узнал о себе много нового. Полковник топал ногами, размахивал кулаками, орал так, что с потолка отвалился кусок штукатурки. Джон же лишь убедился в том, что можно и нужно просить больше. Вчера он несколько раз повторил про себя «миллион долларов», и ему понравилось, черт возьми, как это звучит.
Но сейчас сказать такое — значит продешевить.
Военные не решились на открытый конфликт, на тихое исчезновение строптивого журналиста например. Видимо, было в этой фотографии что-то такое, чего не осознавал и сам Джон. Решение принимал явно не седой полковник, и даже не командование здесь, в Афганистане.
Джон подписал договор, по которому Пентагон получал все копии снимка плюс флеш-карты, на которые они были записаны, и все мыслимые авторские права. Джон обязался никогда не упоминать об этой истории и немедленно покинуть Афганистан.
Взамен на его счет были переведены двадцать миллионов долларов.
Шел седьмой день пребывания в Нью-Йорке. Джон отлежал оба бока и спину, от пива и женских духов уже начало тошнить. Коробки с аппаратурой сиротливо пылились в углу комнаты, навевая тоску. Даже главный не звонил.
После того как Джон, ввалившись в редакцию с бутылкой пива, высказал боссу все, что о нем думает, и, главное, не услышал ничего в ответ, его авторитет среди сотрудников поднялся до верхушек небоскребов. Главный же, почесав в затылке, попросил не бросать работу и дал двухнедельный отпуск. Сам, добровольно. Впервые, наверное, за всю свою жизнь.
Почему-то радости это не доставило. Все было не так, как еще недавно рисовало воображение. Все просто признали его превосходство.
Видимо, Джон слишком привык к тому, что всегда есть противник, с которым меряешься силами и, если повезет, побеждаешь. Няня в детском саду. Преподаватель по математике в колледже. Родной отец. Потом вот главный. Война, на которой враги — все. А сейчас никто не машет кулаками, не пытается морально задавить. Теперь твой удел — сидеть и слушать о себе сплетни…
Джон почувствовал, что жизнь налаживается, лишь когда выгрузился с горой багажа на пыльное поле аэродрома. Милая маленькая страна, в которой идет милая маленькая гражданская война. Устроиться с камерой на бронетранспортере и снимать, снимать, снимать…
Их поймали в засаду прямо на городской окраине. Грохот автоматных очередей, разрывы гранат, шелест осколков. Бронетранспортер, натужно ревя мотором, отползал под прикрытие каменного забора, огрызаясь из крупнокалиберного пулемета. Джон, скатившись с горячей брони, занял позицию в канаве. Отсюда сквозь оптику ему хорошо были видны засевшие в руинах дома противники.
В забор попали из гранатомета, осколки камня разлетелись в стороны, хлестнули по спине. Джон снимал, забыв обо всем на свете. Здесь он наконец был собой, на своем месте, занимался тем, что хотела душа. Он был счастлив.
Пуля попала точно в голову.
Россыпь фотографий на столе. Мелкий, нудный дождь за окном.
— Уникальный кадр. Удивительный. Просто шедевр.
— Чудо, что она разбила лишь объектив и не повредила карту памяти.
— Точно. Иначе бы снимок пропал. Нет, ну это просто чудо — парень заснял собственную смерть. И как, с каким качеством!
Пуля в центре кадра. Все вокруг смазано, но она получилась необычайно четко. Видны даже обтекающие ее потоки воздуха. Доли секунды до того, как она пробьет стекло и войдет в мозг. Мгновение, которое может поймать лишь истинно удачливый фотограф.
— Жалко камеру… Восстановить уже нельзя, а она столько стоила…
— Ничего. Он ведь все еще работал у нас, значит, весь отснятый материал по контракту принадлежит нам. Организуй его персональную выставку, ребята пусть составят некролог поторжественнее. Что-то вроде — «он всегда будет в наших сердцах». Ну придумай что-нибудь. И нужно срочно переделать ближайший выпуск журнала. Все материалы сдвинуть на номер вперед, новости обновить. А сейчас будет номер, посвященный только ему. «Лучший фотограф „Военного обозрения“ погиб на боевом посту» — как-то так. Писать о нем особо нечего, так что поменьше текста, побольше фотографий. Эту — на первую страницу. И сразу продумайте реализацию прав на ее перепечатку. Я знаю, сколько Пентагон отвалил ему за ту с солдатом, уверен, что за эту получим больше. Нет, ну ты посмотри — удача в чистом виде!
Елена Тополева
Тузик
Дорога закончилась. Метров пять гравия, столько же песка — и целина. Вокруг ночь: летняя, короткая, темная. Руку протяни — не найдешь, а дорогу видно, будто светится. Камни не местные, все больше белые, не лень везти было? Да и накладно. Не иначе местный хозяин жизни чудит. Разве что, мужикам работа…
В костре потрескивали еловые сучья, терпко пахло смолой. Андрей подвинулся ближе к огню и подставил ладони. По лицу замелькали тени, отчего нос, и без того тонкий и острый, обозначился еще резче, а серые глаза сделались почти черными.
— И как вы строите? Вас же двое всего?
— Ну… — неопределенно протянул первый дорожник и заискивающе глянул на второго, будто дворовый кобель, перед тем как стянуть со стола кусок колбасы. Андрей тут же окрестил его Тузиком. Второй же, огромный бородатый молчун — форменный медведь, — пошарил за спиной, достал две жестяные кружки, уместившиеся в одной ладони, плеснул в каждую кипятку.
— Нас ведь не торопит никто, делаем и делаем, — словно получив разрешение, заговорил Тузик. — Хозяин понимает: не до первой распутицы — на века строим.