Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира
Шрифт:
Ерунда, в общем, сетевые бредни. Как, скажите на милость, камень может быть пластичным? Остается только головой покачать. Но Йохан читал — как некоторые слушают музыку — задумчиво и вдохновенно, сам не понимая толком, что влечет его с такой силой. Не иначе какое-то дежавю.
За сорок пять минут он выжал ее, как половую тряпку, этот Фетч, выкрутил и шмякнул о стену, да вдобавок еще и выморозил все кости так, что спустя сутки они продолжали болеть и похрустывать при каждом движении. Стоило неудачно повернуться
«Видно, не мое это, — разочарованно думала Эрика, — вытягивать больных… Неблагодарное занятие. Ты их вытягиваешь, а они снова втягиваются, как улитки в раковины. Наверное, тут особая душевная сила нужна, чтобы таким бедолагам помочь, а у меня ее нет. Не каждый может стать хорошим психологом. Надо было на экономику пойти учиться, с моим-то характером, говорили мне…»
Расспрашивать психически нездорового человека — то же, что ходить по минному полю. Чуть ступишь не туда — взорвется. Эрика, как могла, продвигалась осторожно, но все ее попытки разговорить пациента окончились ничем.
— Там темно и тихо, — цедил Фетч сквозь зубы, по-бычьи наклонив голову, так что отчетливо напряглись жилы на мощной шее. — Очень тихо и темно. Вода сочится… По капле. Темная вода. Своды — красные, в острых сосульках. Холодно. Зачем меня оттуда забрали? Я не хотел… — бормотал он бессвязно, и слова, казалось, сочились по капле, как та самая вода.
«Воспоминания о перинатальном опыте? — размышляла Эрика. — Похоже на то… Не исключено, что у него была родовая травма. А может, кесарево сечение — слишком резкий переход из одной среды в другую. Для младенца это шок. Надо поинтересоваться у Керна, хотя может и не сказать, конечно…»
— Откуда забрали, господин Фетч? — спрашивала она, стараясь говорить, как Хайко Керн, ясно и четко. — Чего вы не хотели?
— Не хотел уходить… Там я — на своем месте, не следовало забирать… Сопротивляться не умею, — продолжал он бубнить себе под нос, с видимым усилием выталкивая из себя звуки и слоги.
Солнечного мира вокруг он словно не видел.
«Бред», — в отчаянии думала Эрика. Она как будто примерзла к скамейке. Как в кошмарном сне — пытаешься встать и не можешь. Сто пудов на спину навалились. На лопатки давит, на шею — не вздохнуть. «Неужели с каждым пациентом так? Да, наверное, с доброй половиной — так… Вынести на собственных плечах чужую боль — и самому не сломаться, каково это? Нет, не мое, точно не мое. Где угодно готова работать, только не в психиатрической больнице…»
Под конец прогулки Фетч выглядел немного поживее — даже улыбка оформилась, тусклая, стылая, и все-таки улыбка, — но несчастной практикантке стало к тому времени не до него. Не отпросившись у Керна, она еле-еле добрела до автобусной остановки — медлительная, будто сомнамбула, — и сама не поняла, как вернулась домой.
Но делать нечего. На следующее утро, поболтавшись без толку в отделении эрготерапии — депрессивные клеили там какие-то аппликации, бесполезное, если вдуматься, занятие, — к одиннадцати часам Эрика
Фетч сидел в той же позе, уставившись в одну точку, но — удивительное дело — он как будто ждал Эрику. Во всяком случае, сразу обернулся и сфокусировал взгляд.
«А глаза-то у него зеленые. Нет… померещилось. Просто так свет упал».
— Руке стало легче, — произнес он без всякого выражения. — Спасибо. Она не моя, но — болит.
«При чем тут рука?» — не поняла Эрика.
— Хотите, пообщаемся в саду? — сказала она бодро. — Как вчера. Вам полезно. Я имею в виду, свежий воздух…
— Полезно, — согласился Фетч и покорно встал. Точно скала воздвиглась. Он тут же занял всю палату, и без того тесную. Кровать, тумбочка, пахнущий хлоркой, но все равно как будто грязноватый столик испуганно отступили к стенам.
«Большой, как медведь, и такой беспомощный».
Они устроились на лавке под яблоней-китайкой, недалеко от входа в корпус. Прозрачная разлапистая тень трепетала возле их ног на песке, точно кружевная ткань на ветру, над головами наливались кисловатой сладостью мелкие плоды. Разгар лета.
— Если вы не против, господин Фетч, сделаем упражнение.
«Как в группе показывали. Концентрация на здесь и сейчас».
Эрика достала из кармана шоколадку. Разломила прямо в фольге и протянула половину Фетчу.
— Положите конфету в рот… Бумажку, бумажку снимите… извините, надо было мне, но боялась, что растает в руках.
Гигант чуть не сжевал шоколад вместе с фольгой.
— Сосредоточьтесь на вкусе… ощутите сладость на языке… как она растекается… медленно-медленно, — она говорила, подражая плавной, медитативной речи терапевта, зажмурившись от усилия, так что золотые солнечные стрелы вонзились ей под ресницы.
— Я ничего не чувствую, — сказал Фетч.
Эрика обхватила себя за плечи.
«Он не чувствует вкуса. Черт бы его побрал. Симптом болезни, конечно, — ей казалось, что она вспоминает что-то такое из университетских лекций о шизофрении. — Тогда упражнение не получится, надо другое. Может, цветы поразглядывать — зрение-то у него в порядке? Еще музыку послушать можно, надо завтра плейер принести. До чего же зябко, опять все вокруг заморозил. Плюс тридцать в тени, а рядом с ним — как в холодильнике».
Дрожа и пытаясь успокоиться, она сунула за щеку свою половину шоколадки. Рот наполнился запахом ванили и липкой сладостью, которая растеклась по нёбу, делая его скользким и гладким, окутала язык, болью отозвалась в дырявом зубе. Эрика поморщилась.
«Надо к зубному сходить, — в который раз с тоской подумала она. — Кончится эта дурацкая практика, так сразу…»
— Вот теперь почувствовал, — вдруг произнес Фетч.
До Зальцкаммергута добирались на четырех машинах. Йохан сидел в замыкающей — не за рулем, хотя водить автомобиль он умел, но на узких горных дорогах у него всегда начинала кружиться голова. Чудилось, что они парят над пропастью вместе с орлами и грифами, на фоне бегущих по склонам ручьев и желтоватых пятен затерянных внизу деревушек. Одно неверное движение баранки — и покатишься с обрыва, точно кусок скалы.