Русский фантастический, 2015 № 01. Черновики мира
Шрифт:
Тревожное, нереальное ощущение. Три тяжелогруженых «Фиата» и одна «Киа Шума» ползли вверх по серпантину, как упрямые букашки.
Йохан щурился на бледный, словно политый молоком горизонт и, слушая вполуха рассказ своего товарища, думал, что в этот раз поездка чуть не сорвалась. Тещу разбил на днях повторный инсульт, она уже не приходила в сознание и медленно умирала в больнице. Жена от горя стала сама не своя. Глядя на этих двух женщин — старую и пожелтевшую и молодую с красными от слез глазами Йохан удивлялся, как они на самом деле похожи и как любят
— …и тогда он нагнулся посмотреть, кто его зовет, и увидел резинового пупса величиной с настоящего человеческого младенца. Он схватил со стола нож и взрезал резину, а под ней оказалась другая кукла, фарфоровая. Такая, в народном стиле, кукла-девица в баварском дирндле… Размером, конечно, поменьше первой. Он ее — хвать об пол. А там совсем крошечная, не больше ногтя, стеклянная фигурка. Как на ярмарках иногда продают, из разноцветного стекла. Он ей, не будь дураком, голову-то и свернул, но там ничего больше не было — только проводок.
— Что? — озадаченно переспросил Йохан и лишь в этот момент сообразил, что товарищ пересказывает сюжет какого-то фильма.
«Так и уедешь? — спрашивала жена, отчаянно цепляясь за его плечи. Когда, интересно, она обнимала его последний раз? — В такое время — не будешь рядом?»
Йохан смотрел сверху вниз на ее макушку.
«А я-то тут при чем?» — сказал он себе.
Сделал внутреннее движение ей навстречу — мелкое, незаметное движение, крохотный шажок — и тотчас отступил, сжался, пятясь, как рак-отшельник, заполз обратно в свою скорлупу. Может, и зря… но чего уж теперь.
— Проводок, говорю. Спишь, что ли?
— Замечтался.
Во второй половине дня пейзаж заволокло туманом, и четыре машины превратились в утлые лодочки, плывущие по дымному морю. Группа остановилась в кемпинге, возле горного озерца, и до вечера вытаскивала из машин и раскладывала по рюкзакам снаряжение. Спальники, коврики, веревка, карабины, газовые горелки, сухой спирт, запасные батарейки, консервы… много чего. На следующее утро начали спуск в пещеру.
Под землей совсем другой микроклимат. Холодно, плюс четыре градуса. Сыро. Повсюду сквозь камень сочится вода. В лучах налобных фонарей известняковые своды кажутся зелеными. Под ногами — мягкая грязь.
Сначала гили вдоль подземной реки, густой и черной в темноте, потом старший в группе сверился с картой и сказал, что дальше будет сифон — затопленный участок. Они свернули в сухой коридор, наклонно уходивший вверх, и, согнувшись в три погибели, поднимались несколько часов, пока не очутились в небольшом гроте, метров десять в ширину и пятнадцать в длину. Здесь и разбили лагерь.
Грея ладони о кружку горячего чая, Йохан вспоминал последний разговор с женой в отделении интенсивной терапии. В чересчур просторном халате она походила на ощипанного цыпленка с тонкой шеей, и так же тонко, пискляво-жалобно, звучал ее голос.
«Ладно, потом обсудим», — сказала устало и отвернулась.
«Ерунду болтают, что будто бы сила женщины в ее слабости, — размышлял Йохан. — Нет в слабости никакой силы и не может быть. Слабый всегда жалок».
Отправляясь в экспедицию, он обычно полностью расслаблялся и отключался от всех наземных проблем, как бы переходил в другой режим. Но в этот раз почему-то не получилось, и даже во сне, ворочаясь в теплом спальнике, Йохан продолжал оправдываться перед самим собой. «Все к лучшему, — бормотал он в беспокойной дреме, — старуха отдаст концы, а мы с Эллой… мы…» Он никак не мог представить, на что станет похожа их жизнь после смерти тещи, слишком пропитался их маленький мир запахом ее лекарств, ее сварливыми нотациями, стонами и ночными вздохами.
Бывают такие сновидения, после которых вскакиваешь, точно ошпаренный, до конца не проснувшийся, и начинаешь что-то искать, а что именно — и сам не знаешь. Утром клянешься, что всю ночь дрых как убитый, веришь этому — и только на дне сознания остается смутное беспокойство. Нечто подобное приключилось с Йоханом. Он очнулся внезапно и, хотя не мог спросонья сообразить, что ему почудилось, выскочил из палатки и заметался по гроту, натыкаясь на рюкзаки и хаотично ощупывая своды лучом фонаря. Окликнул ли его кто из темноты, или чужая тень мелькнула на переферии зрения, но что-то его смутило, увлекло в узкий боковой ход.
«Я тогда он нагнулся посмотреть, кто его зовет, и увидел… что? К дьяволу эту чушь, нет здесь резиновых пупсов в человеческий рост. Засядет же в голове этакая дрянь».
Как ни странно, никто из группы не проснулся — Йохан не слышал за спиной голосов. Храпа — и того не доносилось, как будто люди в палатке не спали, а умерли. Коридор оказался покатым и скользким — нога ступила на гладкий камень, покрытый тонкой пленкой воды. Йохан взмахнул руками, неестественно изогнувшись, — но сохранить равновесие не сумел, упал на спину, больно ударившись затылком, и заскользил вперед, все быстрее и быстрее.
Жак с горки на санках, — мелькнула совершенно неуместная мысль.
Должно быть, от удара ощущение опасности притупилось. Все происходило мучительно-затянуто — точно фильм прокручивали на замедленной перемотке — и как будто не с ним. Стремительный спуск. Падение. Грохот летящих откуда-то сверху камней. Резкая боль в левой руке, шок — и беспамятство.
Четыре с половиной недели проползли кое-как, и Эрика облегченно вздохнула. Не так все оказалось страшно. Даже к господину истукану, как она про себя называла Фетча, худо-бедно притерпелась. Сорокаминутные прогулки по территории клиники, медитативная музыка, рисунки на песке, гладкое крашеное дерево скамейки, пирамидка из камешков, солнечный зайчик от карманного зеркальца, земляника, пчелы и стрекозы, виноградная улитка на парапете, зеленое яблоко, хризантемы с разноцветными лепестками. Эрика учила флегматичного гиганта воспринимать окружающий мир: видеть его, слышать, осязать, чувствовать на вкус и на запах. Вернее, учила — это сильно сказано, взрослого человека не надо обучать тому, что заложено в него от природы. Оно или проявляется — или нет. Оба просто встречались — на неполный час, после обеда — чтобы играть в двух детей. И пусть то, что они делали, было бесконечно далеко от классической психотерапии, игра помогала неплохо убить время одной и слегка расцветить убогие больничные дни — другому.