Русский Фауст
Шрифт:
Поднявшись на низкое крыльцо, пройдя сени, я вошел в просторную светлую комнату. И вошел так, будто бывал здесь тысячи раз. Небогатая обстановка: стол (швейная машина на нем), стулья у стен, допотопный шифоньер, половичок у входа, фотографии на стенах, иконы и лампадка в углу и кресло, в котором сидела баба Лина. Она кивнула мне, даже, показалось, подмигнула:
– Садись-садись, осмотрись, может, что нужное высмотришь или услышишь...
И никакого вопроса не возникло в моем сознании. Я словно знал, что будет дальше, как предугадываемый сюжет читаемой книги. Сел на плетеный стул у окна и вдруг подумал: "Интересно, который час? Сколько времени, если там ночь, а здесь день? И где часы? Здесь должны быть видавшие виды ходики с гирями на цепях..."
–
– удивилась баба Лина. И от слов ее мне стало вдруг настолько спокойно, что течение времени абсолютно перестало меня интересовать. Я стал смотреть в окно на недалекие дома, на проселочную дорогу и поразительно живой лес этого сна. В аккуратных деревянных домах текла какая-то размеренная неторопливая жизнь, но здесь - на улице - она ничем себя не выдавала. Тихий полдень замер у самого окна, и только еле заметное движение облаков подталкивало солнце.
Я не видел, когда в комнату пришел кто-то первый, но именно с того момента она стала наполняться знакомыми и незнакомыми людьми, которые садились на свободные стулья, стоя прислонялись к стенам, и все они здоровались со мной и с бабой Линой. Те, которые казались мне знакомыми или когда-то виденными, ничем не выражали своего отношения ко мне. Говорили вполголоса о чем-то отвлеченном, были взаимно вежливы, и, казалось, все знали что-то такое, чего не знал я. По крайней мере они знали, зачем пришли сюда. Чтобы ничем не выдать своего беспокойства, я снова стал смотреть в окно, поворачивая голову только ради очередного "здравствуйте". И так продолжалось какое-то время или совсем не продолжалось, просто было и все. Как я не чувствовал течение времени, так не мог бы определить возраст хотя бы одного из присутствовавших. Просто в этом доме не было такого понятия. Возраст был только у бабы Лины и у меня.
И вдруг в комнату вошел ангел. Совершенно точно - это был ангел. Во плоти или не во плоти, во всяком случае он был видим, и слепящие белые одежды колыхались на нем. У ангела тоже не было возраста, но было красивое просветленное лицо, и не было за спиной никаких крыльев. Зато каждому из присутствующих он давал невидимые крылья. Их не было видно, но судя по тому, как легко и радостно становилось людям, как они взмывали, выйдя на улицу, в июльское небо - это были крылья.
Когда комнату покинул последний человек, я, повинуясь инстинкту коллектива, тоже подошел к ангелу. Подошел и услышал:
– Дающему - дано будет.
– И не дав мне крыльев, он повернулся и вышел.
Так я стоял, ничего не понимая, и склонен был принимать происходящее за простой, лишенный какой-либо логики сон, но голос бабы Лины рассудительно успокоил:
– Проснешься когда-нибудь, я тебе все растолкую.
– Ты ведьма, баб Лина?
– спросил я.
– Ну уж только не ведьма, - немного обиделась старушка и торопливо перекрестилась.
– Тогда откуда ты в моем сне?
– А где еще с тобой разговаривать, если ты наяву спишь?
– и подтолкнула меня - мол, иди.
Так ничего и не поняв в этом сне, я побрел через поле обратно в свое тело. И уже проснувшись, долго не мог избавиться от ощущения, что оно не хотело пускать меня обратно. А, может, я не хотел в него возвращаться...
С Андреем работать было веселее. Он поставил свой стол торцом к моему и "обжил" его за какие-то полчаса.
Завалил толстыми литературными журналами, рукописями и бумагами. Его напускная деловитость заставила улыбаться даже степенного Варфоломея. Гражине в свободное время он читал стихи и, надо сказать, произвел на нее буквально трогательное впечатление, т. е. уже в первый вечер он мог ощущать стройность ее фигуры, когда они сидели на подоконнике, а он увлеченно наполнял комнату дремучим гекзаметром. Недовольны деятельностью Андрея могли быть только Сэм Дэвилз и Билл, но они многозначительно помалкивали, как будто так и надо.
Больше всего от Андрея страдали посетители. В последнее время к нам зачастили рационализаторы-изобретатели, шоумены и посетители
Самыми безопасными были все же изобретатели, хотя их изобретения не всегда можно было назвать безобидными. Один из таких рационализаторов принес прибор, который он называл ПЭВД-1. Расшифровывалось это ПЭВД не иначе как "преобразовать энергии вечного двигателя". Цифра "I" означала одновременно его первенство в мире и единственность в числе. Принес ПЭВД-1 Евразии Борисович Сладков: физик, литератор и убежденный демократ - так он представился. А на моем столе оказался небольшой металлический ящик-куб, из которого тянулись два метровых провода с присосками на концах, а сверху торчала направляемая антеннаштырь. Маленький тумблер на боку, вероятно, был предназначен для включения этого незамысловатого прибора. Евразии Борисович сразу же предупредил, что это еще опытный образец, который нуждается в длительном совершенствовании. Суть действия прибора сводилась к следующему: присосками он крепился к любой неподвижной части вечного двигателя, антенна-пушка (так она, оказывается, называлась) приводилась в боевое положение (!), т. е. должна быть направлена на нужный объект. Включался тумблер, и пучок энергии превращал этот объект в вечную пыль (при условии подключения прибора именно к вечному двигателю).
– Таким образом можно стереть с лица земли ненужные горы, мешающие строительству, осушить водоемы, разверзнуть небо, а при необходимости продемонстрировать силу этого прибора врагам демократии.
Единственный па сегодня недостаток этого прибора, - поэтический тон Евразия Борисовича несколько поугас, - отсутствие блока регулировки мощности, который я в данный момент разрабатьгваю. Для этого мне необходимо знать хотя бы примерную мощность перпетум мобиле. Вот поэтому я у Вас!
– и он стал выжидательно улыбаться.
Привыкший ко всякого рода "чудесам", я не решался сразу же обвинить Сладкова в шарлатанстве. Первое, что я сделал, прощупал его индикатором и определил наличие в нем рыхленькой биоэпергетической субстанции.
Зато Андрей словно и не собирался никого разоблачать.
Ои с самым серьезным видом стал осматривать прибор, одобрительно угукая.
– Ну а если мы подключим этот прибор не к вечному двигателю, а к чему-нибудь другому?
– спросил он.
– Действие прибора будет несколько другое и не будет носить необратимого характера, как в случае с вечным двигателем. Если из вечной пыли ничего уже создать невозможно, то из других состояний материи - не исключено. Я, например, в качестве эксперимента подключал ПЭВэДушу к своему холодильнику.
– И?..
– Моя квартира, часть соседних и лестничная площадка превратились в морозильную камеру. В считанные минуты - иней на потолке и стенах, представляете.
Сугробы под ногами!
– Невероятно!
– Андрей вдруг оживился и окинул кабинет хозяйственным взглядом.
– Я думаю, у нас есть некое подобие вечного двигателя, чтобы произвести опыт. Вот что может послужить этому хоть каким-то заменителем радио! Вечный говоритель!
– и он перетащил ПЭВД на тумбочку в углу, где едва слышно журчала речь диктора.
– Кстати, с помощью регулятора мощности мы, наверное, сможем регулировать мощность.