Русский флаг
Шрифт:
– Сейчас загораются газовые фонари, люди торопятся в театры, к теплым очагам...
– Доктор помолчал немного и затем заговорил с большой страстью: - Нас не могут ни в чем упрекнуть, Иван Николаевич. Всё, решительно всё против нас, и всему есть граница...
Вильчковский опять попытался подняться и уже спустил было ноги на пол, но капитан остановил его.
– Хорошо, я буду сидеть смирно. Но и молчать не могу.
– Он запустил припухшие пальцы за шейный платок, будто платок душил его.
– Невозможно молчать, видя, что люди гибнут из-за тупости, из-за равнодушия казнокрадов и подлецов! Трудно ли было заменить старые деревянные бочки для пресной воды металлическими цистернами? Сущий пустяк! Однако ж это не сделано или сделано лишь по отчету. Кто-то сунул в карман деньги, назначенные на цистерну, и, не терзаясь совестью, ходит к обедне. А матросы пьют гнилую воду и умирают, чтобы превратиться в бездушную цифирь и украсить собой новый отчет. Доколе же такой порядок будет считаться естественным?
Изыльметьев молчал. В дверь соседней каюты постучали, и чей-то бас позвал "батю" к умирающему матросу.
– Еще один!
– вздохнул доктор.
– Миллионы рублей уходят на пустяки, на дребедень. Побрякушкам, мертвому артикулу, пуговицам отдаем все силы, все деньги, подаренные нам трудом крепостного, а до существенности никому нет дела. Знаете ли вы, Иван Николаевич, что в сорок девятом году, всего пять лет тому назад, около ста тысяч человек умерло в России от цинги?! Сто тысяч мертвецов, обвиняющих нас, просвещенных людей отчизны, в преступном равнодушии, в бездеятельности! А что мы можем? Ничего. Мы слуги слуг, лакеи на запятках у департаментских лицемеров, у российских тартюфов...
– Мы слуги отечества, доктор. А отечество - народ, прежде всего народ.
Доктор посмотрел на Изыльметьева долгим, изучающим взглядом.
– Народу мало того, что мы сознали эту истину. Мы обязаны помочь ему, помочь...
– Он застонал громко, словно находился в каюте один, и, понизив голос, сказал: - Вы меня знаете коротко, Иван Николаевич. Я не бунтовщик, никогда не был замечен. Но говорю вам - республики жажду, всей силой души своей жажду!
Изыльметьев ответил не сразу. Помолчав, он сказал доверительно:
– Напрасно вы думаете, что не замечены. Напрасно. Еще в Англии, когда "Аврора" находилась в Портсмуте, мне стало известно о вашем визите к господину Герцену...
Доктор опешил было, потом выпрямился в кресле и, не сводя напряженного взгляда с Изыльметьева, проговорил:
– Пустое! Об этом и думать-то нечего. Меня попросили свезти Герцену пакет, я и свез, не более того...
Что-то пробежало между капитаном и Вильчковским, какая-то неясная тень, а с нею и знобкий холодок отчуждения. Изыльметьева неприятно кольнула скрытность доктора.
– Не знаю, не знаю, - хмуро заметил капитан, - да и знать не хочу. Довольно и того, что я так долго молчал об этом.
– Капитан прислушался, не слышно ли чьих-либо шагов, и, погрозив доктору пальцем, продолжал более мягко: - За вами следила английская полиция, а помощник нашего консула донес мне.
– Уверяю вас...
– начал было доктор, но капитан прервал его с той непреклонной решительностью, которой на "Авроре" никто не умел противиться.
– Оставим это, - Изыльметьев поднял согнутую в локте руку.
– Я предупредил вас из чувства искренней привязанности.
Вильчковский благодарно стиснул руку капитана. Она пылала. Доктор особенно ясно ощутил жар своими мертвенно-холодными пальцами и с горечью подумал, что через день-другой болезнь свалит и этого сильного человека.
– У нас есть свой долг, - продолжал Изыльметьев убежденно, - свои обязанности перед родиной. Долг тяжелый, доктор, но и непременный. Жизнь помогает нам, она сама начертала круг наших обязанностей. "Аврора", ее судьба - вот наша забота, наше отечество сегодня. Я благодарен судьбе за эту ясность, ее лишены очень многие. Но все ли мы сделали для экипажа?..
Вильчковскому почудился скрытый намек в словах капитана, и он с отвращением подумал о своем бессилии.
– Мы сделали немало, - ответил Вильчковский глухо.
– Запасли лимонов, свежего мяса, огородной зелени, медикаментов. Хлор, уксус, жженый кофе, даже перуанский бальзам, закупленный по вашему совету... У нижних чинов по двенадцать пар белья, шерстяные чулки, нагрудники, теплые рубашки. Если бы не эта проклятая сырость! Чем лучше и добротнее ткань, тем больше в ней влаги, тем омерзительнее она. Неужели нельзя создать на фрегате ни одного сухого уголка?!
– с отчаянием в голосе воскликнул доктор.
– Нет!
– Изыльметьев поднялся.
– Об этом и думать нечего. Даже в камбузе сыро.
– Он задумался, поглаживая по привычке усы.
– Да-с, пришло время принимать радикальное решение. Скоро начнется военный совет, доктор. Я думаю идти в Петропавловск-на-Камчатке вместо назначенного нам Де-Кастри. Как вы полагаете?
Вильчковский мало знает об этом океане, словно в насмешку названном Тихим. Вспоминая обрывки слышанного, прочитанного, он приходил к заключению, что Камчатка едва ли не самая суровая земля из всех, принадлежащих России. Но и о Де-Кастри он не имел представления... В конце концов Адмиралтейство, направляя "Аврору" в Де-Кастри, а не в Петропавловск-на-Камчатке, вероятно, руководствовалось деловыми соображениями. К тому же доктор по выходе из Кальяо энергично поддерживал рискованный курс, избранный Изыльметьевым, азартно спорил со скептиками и теперь в глубине души сожалел об этом.
– Не знаю, Иван Николаевич, - ответил доктор, подумав.
– Хоть убейте, голубчик, не знаю. Неведомы мне эти дьявольские места. Ноги моей больше здесь не будет.
Это было сказано с такой обидой и детским простодушием, что Изыльметьев, несмотря на серьезность положения, рассмеялся.
II
Почти все офицеры, собравшиеся на совет, смотрели на предложение капитана так же, как и доктор, и охотно сказали бы "не знаю", если бы обстоятельства службы не понуждали их высказаться более определенно. О Де-Кастри они знали мало. На всем фрегате не было моряка, хоть раз побывавшего там. Зато о Петропавловске они располагали куда более точными и благоприятными сведениями, чем доктор. Многие были непрочь взглянуть на Авачинский залив - хваленую естественную гавань, в которой, по уверениям моряков, могли поместиться все флоты мира, военные и торговые.
Изыльметьев коротко сообщил о цели совета:
– Противные ветры мешают нам достичь залива Де-Кастри. Никто не может сказать, сколько они продлятся. Мы не знаем и того, что ждет нас в устье Амура, в новых, только что основанных поселениях. Найдем ли мы там сухие помещения, аптеку, медикаменты и необходимые запасы провианта? Экипаж "Авроры" истощен, силы убывают ежечасно. Ввиду исключительных обстоятельств я намерен идти вместо Де-Кастри в Петропавловск, которого мы сумеем благополучно достичь в течение двенадцати - пятнадцати дней. Прошу господ офицеров изложить свое мнение.