Русский хор
Шрифт:
«Хвалите имя Господне».
В дискурсах — разговорах — шло время.
Достали драки в трактире, но Ипатич и этому радовался.
«Раньше думал, — однажды признался барину, — что немец луну придумал, и музыку придумал, и пиво, чтобы специально русских от дела отвлечь, от умения драться, а они, немцы-дураки, сами лезут и лезут, тут никак не отвыкнешь».
А потом еще одно письмо пришло из Санкт-Петербурха.
Строгое письмо. Такое строгое, что в тот же день Зубов-младший сказал Ипатичу: «Собирайся». И на другое утро, даже не попрощавшись с Гансом, погрузились на русскую шняву, как раз вошедшую в порт, и ушли в море, украденный в Венеции глобус земной оставив счастливому герру Хакену.
На световом люке шнявы «Рак» (бывшая «Кревет») красовался девиз: «За процветание Пиллау». В июле 1718 года, выпалив из всех четырнадцати орудий, она наконец вошла в устье Невы, и Зубову-младшему показалось, что с низких берегов пахнуло назьмом. Но запах, конечно, был морской, водяной, и чайки орали, находя какое-то удовольствие у края холодной воды. Уже вечером кригс-комиссар Благов угощал возмужавшего Зубова-младшего романеей из личных запасов, присматривался и непонятно, но огорченно качал головой. Ипатича в гостиную не позвал, было видно — сердится. Значит, не все мне открыл Ипатич, ох не все, думал Зубов-младший, пережевывая грудинку, обжаренную на масле.
«Чему в чужих странах научился, о том тебя государь спросит, — помолчав, сказал кригс-комиссар господин Благов. — Мне ты и наврать можешь, поскольку не силен в морских делах. — Смотрел так, будто ожидал увидеть перед собой совсем другого человека. — Взбодри все, что изучил, в памяти. Вернулись недавно из Пруссии и Франции еще такие же, как ты, всего счетом десять человек. Не знаю, чему научились, сейчас главное войти в дело. Советую тебе сразу начать жить. Государю умелые люди нужны. Переговоры в Амстердаме между Куракиным Борисом Ивановичем (послом русским, это Зубов-младший знал) и представителем Швеции голштинским министром Герцем прошли очень хорошо, и проклятый Карла (король шведский Карл XII, это Зубов-младший тоже знал) убит при осаде крепости в Норвегии. Так что теперь особенно нужны государю знающие люди. Ждет возвращения слесарей, литейщиков, граверов, кормщиков. Сам испытывает каждого».
Мрачнел, вглядываясь в лицо Зубова-младшего.
Потом все же не выдержал, крикнул громко Ипатича.
Тот появился сразу, будто подслушивал за дверью — такой вид.
«Не только топор тупить, работать стилом и красками, еще и никакого ослушания не следует себе позволять, — не глядя на Ипатича, сказал кригс-комиссар. — Хвалю, ты с барином не зря ездил. Слухи о тайном шведском корабле подтвердились. И название подтвердилось. „Святое пророчество“. Но ты-то, — мрачно уставился на Ипатича, — ты-то кроме указанного что вынес? — И не дал Ипатичу опомниться, спросил, явно проверяя слова Зубова-младшего, писанные им в отчете: — Ну, говори, чем занят, к примеру, боцман, что хранит в своих каморах?»
Ипатич ответил без всякого смущения:
«В каморах боцмана канаты, якори, анкерштоки, буи хранятся. Должен боцман приказывать сплейсывать канаты и класть в удобные места. Истаскивать якори тож и привязывать к ним буйрепы довольной длины, чтобы буи всегда поверх воды были. И когда корабль стоит на якоре, то должен боцман канаты осматривать и хранить от мочи человеческой под гальюном, дабы от сего они не перегнили и не порвались. И класть на оные канаты клейдинги, чтоб в клюйсъгатах не обтирались…»
«Молчи, дурак».
Ипатич послушно умолк.
«Все ли ты выполнил, что приказывали?»
Посмотрел с каким-то особым значением на Ипатича, и тот виновато и низко опустил голову, похоже, не все выполнил, что приказывали. Ох, знал Ипатич что-то важное, подумал Зубов-младший. Знал, знал, но молчал. В Венеции молчал и в Пиллау. Вот господин Благов и озабочен.
Экзамен новоприбывшим назначили на шестое июля.
Ипатича одели как нужно, потому как обязан был присутствовать при Зубове-младшем, носить за ним чертежи и карты, показывать, если понадобится, морской инструмент, не бока же, в самом деле, отлеживал в чужих странах. Одели в длинный сюртук горохового цвета с огромными медными пуговицами, на ноги — синие чулки с красными стрелками да башмаки с пряжками. Рябой, как дрозд, стеснялся всех этих пуговиц да пряжек, но смотрел прямо. Усадили в стороне, а экзаменуемых в камзолах, при шпагах впустили в залу всех вместе, пусть показывают, что знают. Сам государь в форме шаутбенахта быстрым взглядом окинул собравшихся. Лицо нахмурено. Шаутбенахт, как адмирал в походе находится на головном корабле, обязан крепко следить за складывающейся обстановкой, — с первого взгляда выделил из собравшихся Зубова-младшего, круглое лицо государя изумленно дрогнуло. В голове новости о шведских фрегатах, виденных недавно чухонцами с берегов залива, а здесь лицо, которое никак не думал увидеть. Три фрегата в заливе, Парадиз открыт, русская эскадра в Копенгагене, а тут еще такое…
Больше не смотрел на Зубова-младшего, чувствовалось, что и не хочет смотреть.
События страшных последних месяцев стояли в голове. «Виновен», — повторил про себя, чуть шевельнув губами. «Виновен». Эти слова так и не выходили из головы. И пытаясь забыть их, спросил у кого-то из новоприбывших, что он такое особенное купил и привез для русского Адмиралтейства.
Удивился: «Астролябию? А владеть умеешь?»
«Углы беру», — несмело ответил новоприбывший.
Только после этого государь повернулся к Зубову-младшему.
Смотрел жестоко, пронизывал, рвал глазами. Вот стоит перед ним человек: лицо длинное, терпит взгляд. Ничего не возражает, но по всему видно — может возразить. Не по умыслу, так по глупости. Флотский офицер у входа напряженно ждал сообщений, посматривал на высокую дверь. Чухонцы денно и ношно следят за неспокойным заливом, чайку лишнюю не упустят, как же так — сразу три фрегата под шведским флагом! И где? Близко от Парадиза. Войдут в Неву, ударят из орудий. Это ли не слом всего? Что выставишь против боевых судов, кроме пары старых галер да шнявы «Рак», пришедшей из Пиллау, бывшая «Кревет»? Четырнадцать орудий и тринадцать фальконетов против всех пушек трех фрегатов? Этим испугать?
Государь не мигая смотрел на Зубова-младшего.
Какая дерзость — похож. Волосы прямые, лоб высокий.
Зоон, зоон. Больше не откликнется. Зоон, голландское слово успокаивало. Сын, сын. Нет сына. Правда, Господь ничего не делает просто так, значит, явление этого человека, так ужасно повторившего все черты мертвого царевича Алексея, тоже не просто так. Увидев шняву «Рак», шведы, конечно, не устрашатся, разве что подумают, что за нею придут другие. Страшно дернулась щека. Обязательно так подумают, коли увидят на шканцах человека, столь схожего с царевичем. Не поверят в его смерть, такое увидев. Щека дернулась. Чему научился Зубов-младший в Пиллау и в Венеции, столько месяцев проведя на верфях? Поможет Бог — шведы явственно разглядят, кто перед ними. А если не разглядят, что ж, и на то воля Божья. Пройдут шведы в Парадиз — жизнь Зубова-младшего вообще потеряет смысл, будто ее и не было. Наверное, подробно учил Устав, но Уставом не воюют. Устав — это поддержка, костыль, чтобы не упасть. Зоон, царевич Алексей, тоже Устав знал, но ничему не верил, поэтому не славен.
Зоон, зоон. Нервный тик перекосил левую сторону лица. Кригс-комиссар господин Благов, видя это, замер. Рядом сидевшие офицеры боялись шевельнуться, знали: любой сбой, любая оплошность — и государь сорвется на крик. Мундиры и лица сливались, все казались одного цвета, так уплотнилась тишина.
Опять дернулась щека.
Уставился на Зубова-младшего.
«Эскадра в море. Коликое число кому во время ночное фонарей иметь?»
«У вице-адмирала два назади и един в марсе, — коротко и сразу ответил Зубов-младший. — У шаутбенахта един позади и един в марсе».