Русский хор
Шрифт:
На всякий случай Алёша заглянул в кладовую.
Да, Ипатич недосмотрел: окно узкое, а прямо под ним брошено несколько дорожных сум, не подойдешь. Одна сума приоткрыта, будто в нее заглядывали, Алёша даже край бумажного пакета увидел, обрадовался: неужто кригс-комиссар наконец откликнулся, а Ипатич не успел доложить?
Потянул пакет и узнал собственный почерк.
Одно к одному лежали в суме все три его отчета.
Вечная музыка, звучавшая в Алёше, утихла, ожидая, что будет дальше.
А дальше было совсем просто.
Дядька обомлел, увидев знакомые пакеты.
«Вот никак не пойму, почему письма мои завалялись в кладовой».
Дядька в ответ совсем устрашенно пал на колени.
«Отвечай, дурак, почему письма в суме?»
«Виноват, барин», — только и повторял Ипатич.
«Отвечай, почему письма лежат в суме?»
«Нельзя их отправлять, барин».
«Это почему?»
«Не могу знать, но нельзя».
«На галеру сошлю», — пообещал Зубов-младший.
«Хоть на галеру, хоть сваи бить на Неве, нельзя отправлять письма».
И дальше Ипатич повторял одно: ну нельзя, ну никак нельзя отправлять писем в Россию. Из сбивчивых слов Ипатича Зубов-младший так понял, что строгий кригс-комиссар господин Благов еще в Петербурхе настрого указал тайно от Зубова-младшего указывать все долгие остановки. Сперва Ипатич такие знаки посылал со встреченными русскими, грамоты у него хватало, но с моравских земель перестал.
«Ничего больше не указываю», — повторял.
И даже угроза галер никак на него не действовала.
«Собирайся».
«Куда?»
«В Россию».
«Как в Россию?»
«Лично повезешь почту, вручишь кригс-комиссару и отпишешь мне, как дела, пусть мне казенный кошт восстановят».
«А ты-то как, барин?»
«Я для дела сюда посылан».
«Знаю, знаю твое дело! Как не знать! — не выдержал Ипатич. — Чужую музыку слушать! Какое же это дело, барин? Немцы да венецийцы музыку для того и придумали, чтобы русские истинному делу не учились».
«Дерзости говоришь».
«За тебя боюсь, барин».
«Объясни», — потребовал Зубов-младший.
«Тебя не просто так отправили подальше, барин».
«Говори яснее, дурак!»
«Ты в Петербурхе сам слышал, что тебя, недоросля, указано было отправить куда подальше от столицы. И не просто отправить, а сходство тайное снять. Если данный недоросль вернется обратно такой, какой сейчас есть, было указано в Петербурхе, то в прямой измене уличат господина Благова».
«Объясни, что все это значит, Ипатич?»
«Я своим небольшим умом, барин, до того дошел, что похож ты, наверное, на некую нежеланную персону, может важную. А на какую, того сказать не могу. Не знаю».
Некоторое время сидели при свечах молча.
«Но раз похож, значит, кто-то знает персону?»
«Конечно, знает. Только нам-то как догадаться, барин?»
«Может, на Долгорукого похож? Или на Петра Андреевича графа Толстого? — даже плечом передернул. — А то на Шереметева?»
«У графа Петра Андреевича брови черные, густые, вперед торчат. А Шереметев стар, сам знаешь. А Долгорукий шумен, ничем ты не схож с ним».
«Ну ладно, хватит гадать, что да кто, — решил наконец Зубов-младший. — У нас кошт заканчивается. Завтра отошлешь в Петербурх все пакеты».
«Не делай этого», — упал на колени дядька.
«Нам скоро жить не на что будет».
«Я зарабатываю на верфи».
«И этим жить?» — удивился Зубов.
«Лучше так жить, барин, чем отправлять пакеты. Пока не знают в России точно, где мы с тобой находимся, преследовать нас не могут. Я скоро до конца разузнаю одно дельце, тогда отправим».
«Какое еще дельце?»
«Плотников посылают в Пиллау в прусскую землю».
«Эко чем удивил. Плотников и ранее гоняли по всей земле».
«Я тоже дал согласие ехать».
«Как смел?»
«В Пиллау, барин, большой корабль заложен».
Зубов-младший молчал. Не играла в нем больше музыка, и язычок свечи низко нагинался в его сторону, будто укоризненно тыкал.
«Мало ли ныне заложено кораблей курфюрстом».
«Давно говорят о четырех новых, но они еще не заложены, а этот уже строится, только оплачивается не курфюрстом. В то время как курфюрст поддерживает нашего государя в намерениях против шведов, заложен-то корабль как раз для шведов, барин, и, будучи спущен со стапелей, уйдет к шведам».
«Это важные новости, если не врешь».
Ипатич опять упал перед Зубовым-младшим на колени.
«Поднимись и не делай этого более, — приказал Алексей. — Может, все не так. Курфюрст давно собирается строить флот, но свой, дружеский государю, мало ли что болтают пьяные плотники».
«Не плотники болтают. Сам видел важных господ, они говорили по-немецки, а я лучше знаю немецкий, чем италийский, сам меня вразумлял. Говорили важные господа, чтобы ускорить спуск корабля в Пиллау».
«Да нам что до этого?»
«Ты сам клялся, барин. Ты сам обещался всю жизнь служить государю, не запамятовал ли? Вино красное тебе стало часто темнить голову. Ты сам клялся везде и во всяких случаях интересы государя предостерегать и охранять и извещать, что противное услышишь и все прочее, что к пользе государя по христианской совести без обману чинить. Так что, барин, нельзя нам пока писать в Петербурх. Ни о нашем нахождении, ни о корабле для шведов».
«Сам же указываешь на важность оного».
«И все равно, барин. Лучше вместе уехать в Пиллау. — Неожиданно укорил: — Тебе все равно, где учить твои карты и компасы или пить красное винцо, а в Пиллау много умных людей при открытом море. — Поджал губы. — На месте будет виднее, как правильно дать знать кригс-комиссару. При твоем сходстве…»