Русский камикадзе

Рощин Валерий Георгиевич

— И тут вы правы, — улыбнулся молодой человек, поправляя на лице темные очки. — Самой замечательной целью является человеческая голова. Чтоб наверняка.

Она помолчала, тронула кончиками пальцев виски и, снова принялась быстро писать. Пока мысли ложились ровными строчками на бумагу, он продолжал изучать ее сквозь темные стекла очков…

Из трех спасенных его командой заложников два мужика-тележурналиста выразили желание отменить незадавшуюся командировку и немедля ретироваться восвояси — в Санкт-Петербург. А эта настырная молодая особа —

журналист из какой-то провинциальной газеты, придя в себя от недолгого пребывания в «ранге» заложницы, захотела остаться и дописать задуманный очерк о войне на Северном Кавказе. И продолжить работу решила опять-таки с общения с майором спецназа. Да, он не соглашался, но она напористо уговаривала, упоминала о какой-то гражданской совести, призвала на помощь подполковника ФСБ, и даже пожаловалась командиру бригады, возле штаба которой они сейчас и сидели. В конце концов, офицер уступил, снова нацепив для чего-то перед «допросом» темные очки…

— И все же, — закончила конспектировать девушка, — почему вы не попытались хотя бы кому-то из них сохранить жизнь? Почему вместе с двумя милиционерами — пятнадцать трупов?

— Потому что в нашей стране все продается и покупается. Живые потом оказываются на свободе. Кто-то, отсидев за свои преступления всего год-два, а с некоторых снимают наручники прямо в зале суда. Если вас интересуют расценки на подобного рода решения судейских, то…

— Ясно, — не дослушала она. — Короче говоря: вы убивали, чтобы позже, так сказать, не пришлось…

— Охотиться на них снова, — закончил он за нее. Подпалив сигарету, вздохнул: — Вы прекрасно могли бы сочинить это интервью без моего участия. Не понимаю, для чего я теряю время.

— Мне нужна ссылка на первоисточник, — деловито ответила она, переворачивая страничку.

Белозеров удивленно качнул головой…

— Вы использовали артистов вместо наживки? Как… рыбак при ловле рыбы, не так ли? — последовал следующий вопрос интервьюера.

— Бог с вами!.. Как можно!? — пустил он над ее головой струйку дыма.

Она оторвалась от блокнота и впервые посмотрела на него с искоркой надежды…

— Как птицелов, — сбил он щелчком с сигареты пепел.

— Птицелов?.. В чем разница?

— Рыбацкая наживка обречена на погибель, птицелов же ставит рядом с силками клетку с живой птицей. С живой после и уносит.

Не поверив ни единому слову, девушка размашисто то ли подчеркнула, то ли зачеркнула какую-то сочиненную ранее фразу.

— Скажите, а кто разрабатывал эту операцию?

— Никто. Импровизация. На разработку не хватало времени.

— Хороша импровизация, — в который раз не удержалась она от комментариев, — рисковать столькими жизнями!..

— Риск присутствует всюду, а уж в зоне боевых действий без него просто никуда.

— Ну, ведь можно же было как-то обойтись без участия этих детей! Им же по семнадцать…

Теперь он не дослушал ее:

— Разумеется. Мы могли попариться в баньке и отоспаться, пока сведения о заложниках дойдут до Москвы; потом денька три попить пива, пока там примут решение и поставят о нем в известность. Уж не знаю, остались бы вы к тому времени живы, но то, что каждый из тех пятнадцати, которых мы завалили, поимел бы вас раз по…

— Давайте обойдемся без фантазий и подробностей на вольные темы, — встала она, захлопнув блокнот.

— Мне они безынтересны. Вы спросили о другом варианте — я ответил, — так же поднимаясь со скамейки, равнодушно отозвался майор.

— Благодарю за бездарно потраченное время, — холодно произнесла молодая женщина, собираясь покинуть тенистое местечко под раскидистым грабом. Однако, вспомнив о чем-то, остановилась, вновь развернула блокнот: — Едва не забыла… Мне нужна пустая формальность. Не сочтите за труд, продиктуйте вашу должность, фамилию, имя, и отчество. Звание, если не ошибаюсь — майор.

Он замялся:

— Это имеет значение?

— А-а!.. — понятливо закивала она, — ну, слава богу — все становится на свои места. А то я уж за вас перепугалась. Думаю: рубит человек правду-матку о собственной маньячной жестокости и не понимает оплошности. Тут командир бригады шепнул по секрету, будто документы на вас наградные в столицу из штаба Группировки намедни уходят. Не на простую медальку документы, а на высшую награду России!.. Так не подпортить бы этим интервью портрет будущего героя.

Спецназовец пульнул окурок в урну — теперь настал его черед не поверить ни одному слову собеседницы.

— Ладно уж, не переживайте, — смилостивилась она. — Я оставлю вашу колоритную личность в очерке безымянной.

— Мне безразлично кем ты выставишь меня в очерке, — устало усмехнулся мужчина.

Направляясь в сторону штаба, журналистка обернулась и высокомерно бросила через плечо:

— Мы с вами уже на «ты»? Не надолго же хватило вашей выдержки и воспитания. И откуда только такие «герои» берутся? Знать бы, где вас выращивают…

— В тех же местах где и тебя, Леди Фи. В Горбатове…

Она резко остановилась, точно натолкнувшись на невидимую преграду; постояв немного в нерешительности и присматриваясь к майору, неуверенно шагнула обратно — к нему. Тот снял очки и насмешливо взирал на бывшую одноклассницу…

Девушка медленно подходила и замерла в двух шагах — там, где застало неожиданное, поразительное открытие. Грудь ее высоко поднялась глубоким вдохом; глаза живо заблестели; свободная рука не находила места…

— Давненько не виделись. Здравствуй, Ирина, — тихо сказал он.

* * *

Оценив обстановку и безвыходность положения, Бритый проронил:

— Юлька, Валерон, сматывайтесь!

— Мы никуда не пойдем, — твердо сказала Майская. — Мы же давали друг другу клятву!

— Вы вчетвером, что ли останетесь против целой кодлы?! — поддержал ее Барыкин.

Но главарь прикрикнул:

— Быстро, я сказал! Нам вчетвером проще будет махаться, чем за Юлькой смотреть, да за тобой — инвалидом приглядывать!