Русский камикадзе
Шрифт:
— Разруха, ей богу, прямо по Булгакову — того и гляди, постучится в дверь старуха с клюкой! Газ при большевиках горел не хуже вечного огня
— десятилетиями, а сейчас гаснет, чуть не каждый квартал. Раньше отопительный сезон начинался по расписанию — пятнадцатого октября и аккуратно заканчивался пятнадцатого апреля. А сейчас видно всемирное потепление на мозги чиновников действует — мерзнем до середины ноября. Лифт месяцами не работает; свет подстанция отключает по два раза в сутки…
Он внимал и удивлялся, отчего же здесь — в мирном городе, не могут навести элементарный порядок. Это там, в Чечне, где идет война, где гремят взрывы и кому-то
— Ты ведь знаешь, мы с твоим отцом не совались в политику, никогда не кричали на демонстрациях, — мать поставила перед Павлом тарелку, пододвинула поближе бокал свежего молока и села напротив. Вздохнула, пряча взгляд заблестевших слезами глаз: — Мы были обычными людьми, которым всего-то и требовалось: стабильность, да уверенность в твоем будущем… А теперь, позови кто посерьезней — ей богу, пошла бы на баррикады!
Она вздохнула, сглотнув слезы возмущения, а он снова задумался…
Лишь вечером, когда праздничный ужин, устроенный сердобольной женщиной по случаю приезда единственного сына, прервался странным визитом сотрудника милиции, Белозеров стал понемногу понимать причину удивления, граничащего с раздражением.
Часть II
Город смерти
Глава 1
/14–15 июня/
Молодая темноволосая женщина шла по сумрачным, плохо освещенным городским улицам неторопливой и весьма неуверенной походкой. Развязно покачивая бедрами, она выкидывала далеко вперед длинные и немного худощавые ноги, как это делают модели, плавно дефилируя по узкому подиуму. Не замечая луж и асфальтовых неровностей, она оступалась; едва не падая, теряла равновесие, но тут же старательно выправляла нетвердую походку, одергивала подол светлой юбчонки. Затем, мимолетно оглядевшись по сторонам, давилась тихим смешком над собственной неловкостью и шлепала дальше дешевыми и давно потерявшими вид босоножками.
Вряд ли ее можно было назвать красивой. По крайней мере, сейчас. Сколько-то лет назад ее облик, вероятно, притягивал взоры и парней-сверстников, и зрелых мужчин. Как знать, возможно, так и было!.. Но ныне даже термин «привлекательная» едва вязался с внешностью одинокой запоздалой путницы. Так и не добрав к тридцати годам положенного веса, она казалась худой, длиннорукой и мосластой. Угловатые коленки смешно выпячивались из-под вызывающе короткой юбки; по бокам тонкой шеи остро торчали ключицы; маленькая, неразвитая грудь под свободной блузкой была почти незаметна. Изрядное опьянение добавляло сумбура в движения; лицо сохранило оттенки обаятельной детской простоты, но глуповатая улыбка стирала и этот невинный штрих, делая вид великовозрастной девушки отталкивающим.
Модная походка не удавалась, да и заинтересованных зрителей, способных оценить усердие, как назло не встречалось — улицы с проспектами в столь поздний час подолгу оставались пустынны — редкие авто проносились мимо, не притормаживая. Два часа она с курьерской настойчивостью следовала по давно заученному маршруту, а платежеспособные мужики, способные запасть на ее худосочное тело, притормозить, пригласить в авто — словно вымерли…
Спустя несколько минут дамочка свернула с улицы Герцена и заглянула в узкое окошко ларька на Московской, работавшего круглосуточно, без перерыва и выходных дней. Внутри вяло хозяйничала сонная продавщица. Протяжно вздохнув, жрица любви купила четвертую за сегодняшнюю ночь банку дешевого пива и направилась дальше.
Ничто этой ночью не складывалось. И даже наличие продавца женского пола в одинокой торговой точке было совершенно некстати. Сменщиком в ларьке работал юный косоглазый паренек, и когда рушились последние надежды подцепить «кавалера», худая женщина неизменно заканчивала «трудовую смену» на его жестком лежаке среди пыльных коробок, ящиков и упаковок. Иногда за полтинник, реже за пару банок того же пива, а чаще просто так — для души или от безысходности…
Теплое пиво показалось отвратительным — она поморщилась, но через силу опустошила банку на треть и, решив дать прощальный круг неудачной «охоте», сызнова побрела по замусоренному тротуару вдоль давно уснувших жилых домов.
Скоро впереди замаячил темный перекресток — к широкой Московской улице примыкал длинный извилистый переулок. Вначале переулок был обычным и отчасти походил на узкую улочку: такие же неказистые здания с магазинами и учреждениями в первых этажах. А чуть дальше — в мрачной глубине проулок сужался до предела и начинались бесконечные задворки каких-то промышленных предприятий. Женщина отчего-то побаивалась глухого местечка — обитаемых домов поблизости не отыскать, нормальные люди ночью в этой улочке никогда не появлялись. К тому же город полнился слухами, будто где-то там — в трущобах одной из заброшенных, разворованных фабрик, со стародавних времен имеется тайный ход в подземные катакомбы. Никто тех лабиринтов отродясь не видывал, но слухи упорно ходили и бередили доверчивую фантазию здешних жителей…
По давней привычке она собиралась перейти дорогу, дабы обойти злосчастный тупик и добраться до спасительного зеленого сквера (там уж не страшно!), да внезапно почувствовала неистово рвущееся наружу пиво.
— Ну не терпеть же даме до дома! Ха! я и до скверика не дотерплю!.. — в голос хохотнула «ночная бабочка», покачиваясь и сворачивая в кромешную тьму.
На какой-то миг ей стало не по себе — даже самое начало переулка в ночные часы походило на бездонную, черную дыру, не имевшую ничегошеньки видимого или осязаемого. Сюда не проникал с широкой улицы свет неоновой рекламы, отблески яркой луны безнадежно застревали и терялись в густых кронах лип и вязов. Однако миг сомнений и страхов был скоротечен — она сделала несколько коротких нетерпеливых шажков, остановилась и суматошно подняла подол юбчонки…
— Бог помощь, — вдруг проскрипел кто-то рядом.
От неожиданности женщина шарахнулась в сторону и едва не упала, запутавшись в наспех приспущенном нижнем белье.
— Господи!.. — испуганно пролепетала она, — кто здесь?!
— Да не бойтесь, барышня, — мужской голос утерял противный скрип, стал немного мягче. — Охранник я. Из местных…
— Ой, господи, — повторила девица, ощупывая плоскую грудь и пытаясь унять колотившее сердце. — Да разве ж можно так пугать! Я чуть не умерла со страху!..
Кажется, она хотела еще немного повозмущаться, да внезапно почувствовала шершавую ладонь, по-свойски обосновавшуюся на голой ягодице. Только теперь она вспомнила, что так и стоит, задравши подол…
«А может хоть этот сойдет за клиента? — искоркой мелькнуло радостное предположение, — на безрыбье и сторож с окладом сотню баксов — вполне желанный улов».
Неразличимый во мраке охранник приблизился вплотную — несвежее дыхание окатило ее, казалось с головы до ног; но ни черт лица, ни роста, ни тем более возраста его разобрать было невозможно.