Русский капкан
Шрифт:
– Кто же они, черномазые дяволы? Откуда взялись? – возмущались обозерские женщины. – Никак из гиены огненной?
– Оттуда, бабоньки, оттуда, – им отвечали осторожные железнодорожные рабочие, здесь люди новые, но уже немало повидавшие на своем веку. Были среди них и бывшие матросы.
Вот матросы и вносили ясность:
– Это – янки. Они разного цвета. Любят виски и деньги. Не брезгуют и молодыми женщинами.
Но янки умели не только грабить, лакать виски, светлые, как родниковая вода, но по крепости не уступающие спирту. Сами северяне эту светлую воду, известную в Центральной
Архангельский купец, уроженец Гамбурга Вильгельм Брандт в 1826 году неподалеку от своего дома построил шестиэтажное здание и устроил в нем сахарный завод. Пока из Швеции поступало сырье в виде корней сахарной свеклы, завод работал бесперебойно. Вильгельма Брандта деньги (любые) мало интересовали, его вполне устраивал бартер – сырье на сырье: свекла на лес-кругляк. Первоклассная шведская мебель, заполонившая Европу, была из корабельного леса Русского Севера, особо ценилась карельская береза.
С нашествием иностранных войск на Русский Север пьянство приняло обвальный характер. Бартер как таковой исчез. Не нужно было ничего ввозить, разве что пополнение для экспедиционного корпуса. От Бакарицы до Исакогорки склады были завалены боеприпасами. Переадресовывались транспорты, шедшие было в Европу для ведения боевых действий на Западном фронте. Теперь их, с боеприпасами, направляли в Мурманск, Онегу, Архангельск и даже в Мезень, куда в срочном порядке перебрасывались войска русского экспедиционного корпуса, ранее предназначавшегося для защиты Парижа.
На северной окраине Архангельской губернии спешно сосредотачивались разбросанные по Северу части Белой армии. Но все это были батальоны и роты не полного состава. Роты в сто двадцать человек назывались батальонами. На каждого младшего офицера припадало восемь солдат и четыре унтер-офицера. Даже взвод в десять человек на бумаге числился как рота. На роту полного состава полагалось обмундирование.
Особенно щедры были американцы. На солдата Белой армии благодаря военному министерству порой припадало по четыре комплекта обмундирования. Комплекты оседали на складах, что-то разворовывалось, что-то обменивалось на рыбу и на мясо оленей, но, прежде всего, на водку. Бутылка водки (по-местному «борматуха») стала эквивалентом денег. «Чайковки» и «моржовки» уже ничего не стоили.
Но янки – это же янки! – добром не разбрасываются. Все переводили на доллары – самую коварную валюту. Каждый бушлат и каждая пара ботинок оценивались в долларах. После войны Россия должна будет выплачивать Соединенным Штатам ценностями – золотом или же лесоматериалами, но лучше всего – территорией.
Еще летом семнадцатого года социалист Чайковский уже на следующий день после его назначения главой правительства Северной области согласился уступить Америке два миллиона гектаров корабельного леса.
Сделка состоялась в готели «Северная Пальмира». На заключение сделки прибыл из Лондона атташе американского посольства У.Х.Бакклер. Его интересовала местность вокруг Кожозера, откуда удобно будет в Онежский залив плотами сплавлять лес.
А пока предстояло, несмотря ни на какие расходы, собрать белое войско и подготовить его к наступательным действиям против Шестой Красной армии. Сейчас потребовался на Севере не двойник генерала Миллера, а сам генерал Миллер.
Уже в июле в Архангельске начались первые аресты. Схватили местного жителя Якова Симакова. Он работал на железной дороге путевым обходчиком. До строительства дороги Симаков промышлял в тайге: в летние месяцы рыбачил, из Об-озера пеньковыми сетями вылавливал пудовых щук, сбывал на онежском рынке. Зимой с другом и соседом Ваньчей Комлевым ходил на медведя.
Железная дорога, а вслед за ней и оккупация Севера внесли большие изменения в таежную жизнь обозерцев. Симакову пришлось до лучших времен забросить рыбалку и охоту. Железная дорога давала хороший заработок. Из Щукозерья привел свеловолосую девушку Груню, ей тогда едва исполнилось шестнадцать лет. Замуж было рано, и она самоходкой убежала к Яше. В августе ей предстояло рожать первенца. Роды были бы нормальными, если бы не янки.
В полдень, когда весь поселок работал, два американских солдата, белый и черный, вломились в избу Симаковых. Дома была одна хозяйка. Они стали требовать вино, русскую водку. Русская водка не идет ни в какое сравнение с виски. Во вкусе местного пития интервенты разобрались очень скоро.
Обыск у Симаковых ничего не дал, и солдаты изнасиловали хозяйку. Крики о помощи услышал сосед Ваньча Комлев. Он схватил подвернувшийся под руку заступ, по крутому крыльцу взбежал в избу друга. Увидел распластанную на полу женщину и над ней широкую спину негра. В первые секунды он не заметил второго насильника, приводившего себя в порядок, тот перехватил его руку. Пришлось сначала заступом ударить белого, а негра добивал уже лежачего, как бил медведя – заступ вошел в раскрытую пасть.
Груню, всю окровавленную поднял, отвел в свою избу.
– Беги! – просила Груня.
– А трупы?
– Жги!
– Избу? А что Яша?
– Я отвечу…Быстрее! Тогда не найдут их…Только лошадь выведи…
Ваньча бросился в конюшню соседа. Конюшня, как везде в северных таежных селах, строилась под жильем. Это был хлев, конюшня и овчарня в одних стенах, а рядом, под избой сенник. Ваньча не увидел лошади. Догадался: в горячке Груня забыла сказать, что утром на службу Яша уехал на лошади, овцы паслись в ограде, а корову только присмотрел у Груниных родственников.
Груня была права: поджег избы мог спасти Ваньчу от расправы.
Ваньча забежал в конюшню, бросил горящую спичку в прошлогоднее сено – и уже через минуту огонь охватил весь нижний этаж избы Симаковых. Сухая жаркая погода подсобила огню. В пламени исчезло все, что долгие годы наживал сосед, а заодно исчезли и солдаты-насильники из американского пехотного полка. Это были первые трупы оккупантов на Русском Севере.
Ваньча исчез из Обозерской, когда изба Симаковых только разгоралась. А тайга всегда укроет: сделай шаг с тропы – и ты уже в тайге.