Русский капкан

Яроцкий Борис Михайлович

Бывшие соратники чувствовали, что генерал Миллер нужен американцам, пока у него в России есть власть и влияние. Власть союзники могут ему продлить кредитами, а вот влияние – тут как посмотрит хозяин, какие он проявит чувства к своему вассалу. У янки – на беду Миллеру – чувства к своим вассалам отсутствуют, они копируют британцев, а британцы, как известно, жестокие прагматики – их поступками движет интерес.

Свой интерес имел и Евгений Карлович. Ему казалось, чем больше сослуживцев он перетянет на сторону союзников, тем лучше будут относиться к нему президенты и премьер-министры Антанты.

Они обеспечат ему и его семье безбедное существование.

Еще год назад он, генерал-лейтенант Белой армии, на словах передал генерал-майору Самойло (письменно был бы документ как улика) предложение президента Вильсона переходить на службу Антанты. Русскому генералу было обещано сохранить все привилегии, которыми он пользовался в императорской армии.

Александр Александрович ответил молчанием. Докладывать американцам Миллер не рискнул. Молчание могло означать и «да» и «нет» – неопределенность в исходе борьбы мучила страну, кто видел перспективу, тот не опускал руки, даже если перспектива для отдельного человека не сулила ничего хорошего.

Только теперь, когда союзные войска на Севере России проигрывали войну, Миллер увидел для себя перспективу – да, для него она не сулила ничего хорошего.

Значит, американцы, тот же командующий подполковник Джорж Стюарт, с ним, с человеком, приближенным к российскому императору, уже не «выкал», а разговаривал как с сослуживцем-неудачником. В каждой фразе – пренебрежение. Это не лично Стюарт, а великие державы убеждались в небоеспособности Белой армии.

Но теснила союзников другая русская армия – Красная, и фактически командовал уже не армией, а фронтом другой русский генерал, которого не удалось купить привилегиями.

«Вот он, мой бывший сослуживец, с первого дня службы видел свою перспективу», – с горечью и завистью рассуждал про себя командующий белыми войсками.

Кто-то еще в Академии Генерального штаба бросил Миллеру в лицо – ударил, как булыжником: «Нет у вас русской души».

Да, он не жил русской жизнью… Но пронесутся над планетой бури, общественная жизнь войдет в свою колею, и он, имея дар публициста, найдет для себя уютное местечко, если не в Америке, то во Франции. Англию с ее слякотными зимами он не любил, как и англичан, спесивых и наглых. Германию любить было не за что, хоть и кровь его роднила с германцами. Потомки арийцев жаждали начинать войны, но, в конечном счете, всегда терпели поражение. А это его, по крови арийца, оскорбляло. У германцев столько было победоносных войн, но сами германцы от них открещиваются. А всякое новое племя арийцев как только возмужает – готовится к войне, не позволяя себе ничего лишнего, живет мечтой о будущей победе.

Жил сладостной мечтой о будущих победах и Евгений Карлович, сделав ставку на Соединенные Штаты Америки – хотелось верить, что за ними окончательная победа.

Что же касается России… В узком кругу своих друзей он якобы признавался: «Этой страной кто только не правит! И у каждого правителя прусская кровь. А виной всему – русский народ. В пьяном угаре народ позволяет иноземцам взбираться на трон, но, протрезвев, вышвыривает их, как изношенную вещь.

Пользуясь моментом, на трон взбираются свои, чаще всего проходимцы, златом набивают себе карманы. А так как злато хранить в своем доме рискованно – увозят в чужие амбары. А там – чужие замки, и злато домой уже не возвращается.

Всегда русский народ жалел чужих и своих проходимцев. И будет жалеть, пока не протрезвеет…»

Вот о чем в узком кругу своих друзей якобы он признавался…

А на Лубянке он просил, чтоб ему позволили в православном храме Богу помолиться. Он намеревался после дел суетных изложить свои мысли в мемуарах. Но изложить их ему не довелось – помешали московские чекисты.

Эти заветные мысли спустя почти двадцать лет он излагал не по своей воле. И о России рассказывал, что всем она хороша, за исключением…некоторой части народа, воровитой и пьяной.

И все же трудно было поверить, что именно так генерал Миллер думал о России. При таком понимании он, может быть, со времени принял бы сторону своего сослуживца генерала Самойло. Но – сомнительно…

Не каждый день, а когда позволяла обстановка и настроение, Евгений Карлович Миллер, как прилежный школьник, вел дневник – на всякий случай, рано или поздно предстояло садиться за мемуары. О такой войне, как мировая, будут писать и герои и мерзавцы, по их мемуарам историки расскажут, кто персонально на поле брани выигрывал сражения.

Всего лишь месяц назад, в июне 1919 года, Миллер стал главнокомандующим, а массового дезертирства уже было не остановить.

51

Ближе к вечеру контрразведчики доставили Насонова в штаб русской Белой армии. Но доставили почему-то не к генералу Миллеру (он отдавал распоряжение на арест), а к генералу Марушевскому. (С июня по август 1919 года они занимали одну должность с той лишь разницей, что Марушевского назначал адмирал Колчак, а Миллера – премьер-министр Керенский, который к этому времени перебрался в Америку и возглавил русское правительство в эмиграции.)

Сразу же по прибытии Миллера между генералами возникло соперничество. Часто случалось: если генерал Миллер отдавал приказ, генерал Марушевский его отменял, и наоборот, приказы Марушевского отменял генерал Миллер. Для войск приказы этих двух генералов имели одинаковую силу.

В Экспедиционном корпусе сначала их соперничество не принимали во внимание: главным было то, что русские батальоны, не важно, кто им отдавал приказы, в боевых действиях участвовали примерно так, как участвовали американцы с англичанами.

Русские воевали неплохо, но копили обиду – в Белой армии изо дня в день усиливался ропот: успехи русских союзники приписывали себе, неудачи союзников выдавали как неудачи русских. Причиной было все то же соперничество двух генералов. В русской офицерской среде уже говорили вслух, дескать, Миллер – марионетка союзников, а вот Марушевский – истинный патриот России.

«Двоевластие» в русской армии не могло долго продолжаться, и генерал-майор Айронсайд распорядился откомандировать генерала Марушевского в Англию для отбора русских студентов, которые обучались в зарубежных университетах, готовить из них прапорщиков – и таким образом пополнить младший командный состав Северной русской армии.