Русский код развития
Шрифт:
...Например, мы посылаем миссии в Косово, Абхазию, Нагорный Карабах на выборы, именуя их исследовательскими, следуя примеру европейских структур, которые давно своих туда посылают, например, на непризнанный Северный Кипр, называя их не наблюдательскими, а исследовательскими. И едут не россияне (я это слово не люблю, но в данном случае я как раз имею в виду гражданское состояние), а едет Борис Боно - бывший французский дипломат на пенсии, который был даже в миссии ОБСЕ на Северном Кавказе. Едет профессор Бернар Оуэн - директор Института сравнительного анализа выборов Сорбонны.
А. Оганесян:– Принцип понятен.
Н.
А. Оганесян:– Отлично. Картина есть. Спасибо. Я думаю, что это действительно такая уникальная организация, независимая, неправительственная. Но перейдем к вопросам слушателей, а то обидятся на нас, скажут: «Что вы тут между собой говорите? Давайте наши вопросы!».
Вот вопрос на тему дня или на тему сезона: «Август на дворе. А вы не скажете, что этот месяц года назван в честь императора Августа? Предполагают, что и июль как-то связан с именем императора Юлия Цезаря. Что говорит историческая наука?»
Н. Нарочницкая:– Она именно это и говорит, именно так и есть. К нам перешли эти названия с Запада. А славянские названия месяцев совсем другие. До сих пор они сохранились в Чехии, в чешском языке, в польском. Там, например, апрель - «брезень», или «брежень» - по-разному.
А. Оганесян:– «Травень».
Н. Нарочницкая:– Да. «Травень» - июнь. Август, по-моему, назывался «житень», ну где-то вот так, что-то я встречала.
А. Оганесян:– Насчет августа. Какой-то он у нас хмурый получается. Я имею в виду исторический профиль этого месяца. Мы в России привыкли к тому, что именно этот месяц приносит всякие неприятности: то разгром ГКЧП, то дефолт, то гибель подводной лодки «Курск», то пожар на Останкинской башне, то война с Грузией, то в прошлом году пожары и гарь по всей Центральной России. Теперь август - и экономика закачалась. Так в чем загадка августа: это мистика или историческая закономерность?
Н. Нарочницкая:– Я думаю, что «экономика закачалась» - это случайное совпадение с августом. А все остальное, мне кажется, даже немножко естественно, потому что горит жарче, и труднее потушить пожар именно в августе, когда жарко и мало дождей. То есть это сезонные закономерности.
Всякие перевороты и прочее устраиваются часто летом, когда отпускное время и максимальное количество чиновников, служб просто находится в отпусках - страна наименее подготовлена к быстрому реагированию на иную ситуацию. Поэтому здесь тоже нет ничего такого особенного. Что касается экономики, я думаю, нам сейчас надо о ней больше думать, потому что она качается уже давно.
А. Оганесян:– И не только у нас.
Н. Нарочницкая:– Да. У нас она, я бы сказала, качается так плавно... Во всяком случае, нет симптомов, что она может опрокинуться. Может быть чуть хуже, чуть лучше. А вот на Западе системный кризис - будь здоров!
А. Оганесян:– Давайте прямо к кризису и перейдем. Из Санкт-Петербурга вопрос: «Экономический кризис возвращается. Вы историк, но в то же время и политик, - видите, не только я вас так назвал и считаю вас политиком, но и слушатели.
– И очень похоже, что в этом кризисе политическая компонента присутствует. Чем грозит этот политический кризис США, Европе, России, Китаю? Оценок много, но аналитики пока сосредоточились на разборах экономических причин и следствий происходящего катаклизма. А, может быть, все значительно глубже? Ваше мнение?»
Н. Нарочницкая:– На самом деле, эксперты предсказывали все проявления глубокого системного кризиса еще много лет назад. И все методы, все меры, которые принимались в последние пять лет, были паллиативом, они были нацелены в изменение самой структуры. Это, наверное, действительно очень трудно. Но без этого, наверное, мир в долгосрочной перспективе не обойдется.
Экономика, финансовая сфера - это такие общеизвестные истины - давно диспропорционально оторвана от реальной экономики, от производства. Она всегда имела чуть-чуть автономное развитие. Но это все равно было совместимо: все-таки она отражала реальное производство. Однако последние 30 лет этого совершенно не происходит. Все меры по спасению евро, греческой экономики и так далее, на самом деле, по оценке экспертов,- это меры по спасению тех предыдущих кредитов, которые дали крупные финансовые структуры.
Поэтому я склоняюсь к тому (хоть и не хочу драматизировать, будто это может произойти завтра, послезавтра), что Европейский союз действительно переживает нелегкие времена, и трещит само его основание. Недаром разговоры о возврате к национальным валютам у периферийных стран - это факт...
А. Оганесян:– Наталья Алексеевна, можно уточняющий вопрос? Португалия, Греция, теперь забрезжил призрак кризиса в Италии. Но Италия - третья в Европе экономика. Хватит ли сил у двух стран (прежде всего у Германии, ну и Франции, конечно), которые вложили столько усилий, которые были всегда локомотивами, застрельщиками, как мы говорим, создателями, основателями такого союза? Понятно, что у них политические обязательства перед этой идеей. Но сколько можно быть донорами? Я боюсь, я так предполагаю (вы знаете лучше, в конце концов, там чаще бываете), эта роль доноров со стороны Германии, отчасти Франции, имеет какой-то предел?
Н. Нарочницкая:– Доля греческой экономики в экономике Евросоюза - 2,5 процента. Поэтому, на самом деле, если хотят сохранять Евросоюз, пускай раскошеливаются.
А. Оганесян:– Но Португалия?
Н. Нарочницкая:– Речь идет о диспропорциональном существовании огромных финансовых монстров и реальной жизни во всем Евросоюзе. И на это, я думаю, настоящая управляющая элита должна обратить внимание. Даже по некоторым нашим программам давали информацию о том, как Google - огромный монстр, у которого доходы больше, чем чуть ли не у Федеральной резервной системы, - уже за последний год уклоняется от налогов. И общий объем налогов, которые платит Google, - 2,5 процента, потому что компания работает через оффшоры на Бермудских островах и так далее.
Мы проходили это с нашей экономикой. Думаю, что такие уроки должны нам послужить путеводной звездой, и на этом кризисе мы должны многому научиться. Пока, как мне кажется, наше правительство удерживает некий курс, хотя на виду таких уж огромных успехов нет. Но сейчас стабильное положение - это уже успех в такой ситуации. В девяностые годы мы не смогли бы выдержать подобных колебаний, подобного шторма.
А. Оганесян:– Мы сказали о Европе, о России. Кстати, вы все-таки полагаете, что этим двум крупнейшим странам Европы все же удастся контролировать ситуацию в Евросоюзе?