Русский коммунизм. Теория, практика, задачи
Шрифт:
Здесь — принципиальное отличие политической философии большевиков от представлений их противников. Статья А. Грамши «Революция против „Капитала“», написанная в январе 1918 г., содержит такую важную мысль: «Создается впечатление, что в данный момент максималисты [большевики] были стихийным выражением [действия], биологически необходимого для того, чтобы Россия не претерпела самый ужасный распад, чтобы русский народ, углубившись в гигантскую и независимую работу по восстановлению самого себя, с меньшими страданиями перенес жестокие стимулы голодного волка, чтобы Россия не превратилась в кровавую схватку зверей, пожирающих друг друга» [15].
В том факте, что Россия просто, без боя
«Черносотенец» Б.В. Никольский признавал, что большевики строили новую российскую государственность, выступая «как орудие исторической неизбежности», причем «с таким нечеловеческим напряжением, которого не выдержать было бы никому из прежних деятелей». Будучи сами близки к этой стихии, большевики не заискивали перед ней и «брали быка за рога».
Антисоветский историк Р. Пайпс пишет, что после разгона Учредительного собрания большевиками «массы почуяли, что после целого года хаоса они получили, наконец, „настоящую“ власть. И это утверждение справедливо не только в отношении рабочих и крестьянства, но парадоксальным образом и в отношении состоятельных и консервативных слоев общества — пресловутых „гиен капитала“ и „врагов народа“, презиравших и социалистическую интеллигенцию, и уличную толпу даже гораздо больше, чем большевиков» [35].
В сущности, крестьяне России (особенно в шинелях) потому и поддержали большевиков, что в них единственных была искра власти «не от мира сего» — власти без родственников. Власти страшной и реальной.
В сентябре 1917 г. был учрежден Временный совет республики — Предпарламент. Он стал лишь совещательным органом при Временном правительстве и заметной роли в укреплении государственной системы не сыграл. Вот как воспринимает М.М. Пришвин, приехавший из деревни на заседание Предпарламента, вождей кадетско-эсеровской коалиции: «Мало-помалу и мной овладевает то же странное состояние: это не жизнь, это слова в театре, хорошие слова, которые останутся словами театра… Керенский большой человек, он кажется головой выше всех, но только если забываешь и думаешь, что сидишь в театре.
В действительной жизни власть не такая, она страшная. Эта же власть кроткая, как природа, приспособленная художником для театра.
Потом выходит Чернов, как будто лукавый дьяк XVI века, плетет хитрую речь про аграрные дела, но неожиданные выкрики слов „Категорический императив аграрного дела!“ выдают его истинную эмигрантско-политическую природу русского интеллигента, и оказывается, что просто кабинетный человек в Александринском театре, плохой актер изображал из себя дьяка, мужицкого министра, что это все, все неправда и слова его никогда не будут жизнью…
Что же такое эти большевики, которых настоящая живая Россия всюду проклинает, и все-таки по всей России жизнь совершается под их давлением, в чем их сила?.. Несомненно, в них есть какая-то идейная сила. В них есть величайшее напряжение воли, которое позволяет им подниматься высоко, высоко и с презрением смотреть на гибель тысяч своих же родных людей…».
Эту разницу между коммунистами и противостоящей им коалицией кадетов, эсеров и меньшевиков не исследовала и не объяснила ни советская, ни тем более нынешняя официальная наука. А ведь за этой разницей стояли глубокие
Вернемся в историю. Для самого первого периода (между Октябрем и Гражданской войной) отметим следующие характерные моменты:
— невероятный по обычным (особенно по нынешним) меркам объем проведенной теоретической, аналитической и практической работы по конструированию и созданию форм и процедур государства и права;
— высокая динамичность концептуальной мысли, быстрота принятия решений и проведения их в жизнь, быстродействующие обратные связи с социальной практикой;
— системное видение задач государственного строительства, различение фундаментальных и временных (а также чрезвычайных) структур, сочетание волевых решений с самоорганизацией, использование неформальных структур власти и авторитета.
Учитывая материальные и кадровые возможности Советского государства в первый период, историки оценивают проделанную им работу как не имеющую прецедентов. В качестве аналога для сравнения берется обычно государственное строительство во время Великой Французской революции, однако условия несравнимы. Во Франции буржуазия, финансовая олигархия и интеллектуальная элита поддержали революцию, обеспечив ее деньгами и кадрами, а в России после Октября эти элиты были ее противниками. Во Франции революция произошла при благополучном состоянии экономики, в России Советы приняли власть в условиях крайней разрухи и оказались перед необходимостью остановить катастрофу.
При этом надо отметить одну принципиальную трудность, с которой столкнулась новая власть и на которую в нашей истории как-то не обращали внимания. Разочарование, которое испытала либеральная интеллигенция после поражения революции 1905-1907 гг., тяжесть мировой войны и хаос революции после Февраля привели к тому, что очень немногочисленная интеллигенция в большой своей части сникла и «дезертировала» от работы по организации государственного строительства.
Понятно, что это строительство велось в острой (в том числе вооруженной) борьбе с политическими силами альтернативной революции — буржуазно-либеральными и социалистическими, отвергнувшими советскую революцию (радикальными меньшевиками и правыми эсерами). Но главная проблема строительства Советского государства коренилась в глубокой противоречивости самой принципиальной идеи новой государственности — смысле Советов. Лозунг «Вся власть Советам!» отражал крестьянскую идею «земли и воли» и нес в себе большой заряд анархизма. Положение осложнялось тем, что, с точки зрения государственного порядка, Советы взяли на себя власть, когда в России во многих системах царил хаос, а другие находились на грани хаоса.
Возникновение множества местных властей, не ограниченных «сверху» ни иерархией монархического порядка, ни законами, буквально рассыпало Россию на мириады «республик». Ведь Советы, имея «всю власть», могли сами устанавливать и менять законы. Поэтому и пришлось в форсированном порядке и принимать Конституцию, и создавать свою армию.
Вот пример местного законотворчества, которое действовало до принятия в июле 1918 года первой Конституции РСФСР (его привел в дневнике М.М. Пришвин). 25 мая 1918 года Елецкий Совет Народных Комиссаров постановил «передать всю полноту революционной власти двум народным диктаторам Ивану Горшкову и Михаилу Бутову, которым отныне вверяется распоряжение жизнью, смертью и достоянием граждан» («Советская газета». Елец. 1918. 28 мая. № 10. С. 1). А 2 июня 1918 года М.М. Пришвин записал в дневнике: «Вчера мужики по вопросу о войне вынесли постановление: „Начинать войну только в согласии с Москвою и с высшей властью, а Елецкому уезду одному против немцев не выступать“».