Русский литературный анекдот конца XVIII - начала XIX века
Шрифт:
* * *
Однажды в Английском клубе сидел перед ним барин с красно-сизым и цветущим носом. Толстой смотрел на него с сочувствием и почтением, но видя, что во все продолжение обеда барин пьет одну чистую воду, Толстой вознегодовал и говорит: "Да это самозванец! Как смеет он носить на лице своем признаки им незаслуженные?" [29, с. 137.]
* * *
В старые годы московских порядков жила богатая барыня и давала балы, то есть балы давал муж, гостеприимный и пиршестволюбивый москвич, жена же была очень скупа и косилась на эти балы. За ужином садилась она обыкновенно
* * *
На корабле Федор Иванович (Толстой) придумывал непозволительные шалости. (…) Старичок корабельный священник был слаб на вино. Федор Иванович напоил его до сложения риз и, когда священник как мертвый лежал на палубе, припечатал его бороду сургучом к полу казенной печатью, украденной у Крузенштерна. Припечатал и сидел над ним; а когда священник проснулся и хотел приподняться, Федор Иванович крикнул: "Лежи, не смей! Видишь, казенная печать!" Пришлось бороду подстричь под самый подбородок. [128, с. 20.]
* * *
Последняя его (Ф. И. Толстого) проделка чуть было снова не свела его в Сибирь. Он был давно сердит на какого-то мещанина, поймал его как-то у себя в доме, связал по рукам и ногам и вырвал у него зуб. Вероятно ли, что этот случай был лет десять или двенадцать тому назад? Мещанин подал просьбу. Толстой задарил полицейских, задарил суд, и мещанина посадили в острог за ложный извет. В это время один известный русский литератор, Н. Ф. Павлов, служил в тюремном комитете. Мещанин рассказал ему дело, неопытный чиновник поднял его. Толстой струхнул не на шутку, дело клонилось явным образом к его осуждению, но русский Бог велик! Граф Орлов написал князю Щербатову секретное отношение, в котором советовал ему дело затушить, чтоб не дать такого прямого торжества низшему сословию над высшим… [33, с. 243.]
* * *
Генерал от инфантерии Христофор Иванович Бенкендорф (отец графа А. X. Бенкендорфа) был очень рассеян.
Проезжая через какой-то город, зашел он на почту проведать, нет ли писем на его имя.
— Позвольте узнать фамилию Вашего Превосходительства? — спрашивает его почтмейстер.
— Моя фамилия? Моя фамилия? — повторяет он несколько раз и никак не может вспомнить. Наконец говорит, что придет после, и уходит. На улице встречается он со знакомым.
— Здравствуй, Бенкендорф!
— Как ты сказал? Да, да, Бенкендорф! — и тут же побежал на почту. [29, с. 91.]
* * *
Однажды он был у кого-то на бате. Бал окончился довольно поздно, гости разъехались. Остались друг перед другом только хозяин и Бенкендорф. Разговор шел вяло: тому и другому хотелось спать. Хозяин, видя, что гость его не уезжает, предлагает, не пойти ли им в кабинет. Бенкендорф, поморщившись, отвечает: "Пожалуй, пойдем". В кабинете им было не легче. Бенкендорф, по своему положению в обществе, пользовался большим уважением. Хозяину нельзя же было объяснить ему напрямик, что пора бы ему ехать домой. Прошло еще несколько времени. Наконец хозяин решился сказать:
— Может быть, экипаж ваш еще не приехал; не прикажете ли, я велю заложить свою карету?
— Как — вашу? Да я хотел предложить вам свою, — отвечал Бенкендорф.
Дело объяснилось тем, что Бенкендорф вообразил, что он у себя дома, и сердился на хозяина, который у него так долго засиделся. [29, с. 91.]
* * *
Сказывали, что у толстого Дашкова есть какие-то датские собаки, чрезвычайно складные, необыкновенно красивой шерсти и такого огромного роста, что англичане предлагали ему за них большие суммы. Разумеется, Дашков предложения не принял и велел отвечать, что "русский барин собаками не торгует". [46, с. 176.]
* * *
Богатый молодой человек, Неелов, зимой, в санях с дышлом, ехал на паре лошадей. Чего-то испугались лошади и понесли. Кучер, не находя другого спасения, круто повернул их на сторону, чтобы они не ударились в стену дома. То был дом графа Кутайсова, с цельными зеркальными стеклами в рамах. Дышло угодило прямо в стекло, и оно разлетелось вдребезги. Граф вспыхнул и, выбежав на улицу, поднял страшный шум. Молодой человек извинялся, просил прощения за кучера, представлял, что вина его невольна… Ничто не помогало: Кутайсов бесился и кричал. Тогда, сохраняя должную вежливость, Неелов сказал:
— Ваше Сиятельство, если вам угодно, я пришлю вам моего кучера: извольте сами его обрить.
Было ли то находчивостью молодого человека, или бессознательно удавшийся каламбур, только Кутайсов стих. Тем и кончилось, что один остался обритым.
Быть может, и при других случаях графу Кутайсову приходилось вспомнить, что когда-то в руках его были: полотенце, мыльница и бритва. [97, с. 580.]
* * *
Молодой офицер, приехавший в Москву. Сделай одолжение, Неелов: сыщи мне невесту. Смерть хочется жениться.
Неелов. Охотно, у меня есть невеста на примете.
Офицер. А что за нею приданого?
Неелов. Две тысячи стерлядей, которые на воле ходят в Волге. [29, с. 358.]
* * *
Прогуливаясь однажды в Летнем саду с своей племянницей, девушкой красоты поразительной, он (А. И. Соллогуб) повстречался с одним знакомым, весьма самоуверенным и необыкновенно глупым.
— Скажи, пожалуйста, — воскликнул этот знакомый, — как это случилось? Ты никогда красавцем не был, а дочь у тебя такая красавица!
— Это бывает, — отвечал немедленно (Соллогуб). — Попробуй-ка, женись! У тебя, может быть, будут очень умные дети. [124, с. 352.]
* * *
Граф ***, рассудительный, многообразованный, благородный, но до высшей степени рассеянный, приезжает однажды к графу Николаю Петровичу (Румянцеву), уже страдавшему почти совершенною глухотою. На первые слова посетителя канцлер как-то случайно отвечает правильно. "Мне особенно приятно заметить (говорит граф), что Ваше Сиятельство изволите лучше слышать".