Русский литературный анекдот XVIII - начала XIX веков
Шрифт:
К несчастью, Кречетников находился тогда в дурных отношениях с одним из спутников императрицы, обер-шталмейстером Л. А. Нарышкиным, вельможей, пользовавшимся особым ее расположением и умевшим, под видом шутки, ловко и кстати высказывать ей правду.
На другой день по приезде государыни в Тулу Нарышкин явился к ней рано утром с ковригой хлеба, воткнутой на палку, и двумя утками, купленными им на рынке. Несколько изумленная такой выходкой, Екатерина спросила его:
– Что это значит, Лев Александрович?
– Я принес Вашему Величеству тульский ржаной хлеб и двух уток, которых вы жалуете,- отвечал Нарышкин.
Императрица, догадавшись в чем дело, спросила: почем за фунт покупал он хлеб?
Нарышкин доложил, что платил за каждый фунт по четыре копейки.
Екатерина недоверчиво взглянула на него и возразила:
– Быть не может! Это неслыханная цена! Напротив, мне донесли, что в Туле печеный хлеб не дороже копейки.
– Нет, государыня, это неправда,- отвечал Нарышкин,- вам донесли ложно.
– Удивляюсь,- продолжала императрица,- как
Стр. 63
же меня уверяли, что в здешней губернии был обильный урожай в прошлом году?
– Может быть, нынешняя жатва будет удовлетворительна,- возразил Нарышкин,- а теперь пока голодно.
Екатерина взяла со стола, у которого сидела, писаный лист бумаги и подала его Нарышкину. Он пробежал бумагу и положил ее обратно, заметив:
– Может быть, это ошибка... Впрочем, иногда рапорты бывают не достовернее газет. [72, с. 475- 488.]
Однажды Екатерина ехала из Петербурга в Царское Село, до которого верстах в двух сломалось колесо в ее карете. Императрица, выглянув из кареты, громко сказала: "Уж я Левушке (так называла она Л(ьва) А(лександровича)) вымою голову". Лев Александрович выпрыгнул из коляски, прокрался стороною до въезда в Царское Село, вылил на голову ведро воды и стал как вкопанный. Между тем колесо уладили, Екатерина подъезжает, видит Нарышкина, с которого струилась вода, и говорит:
– Что ты это, Левушка?
– А что, матушка! ведь ты хотела мне вымыть голову. Зная, что у тебя и без моей головы много забот, я сам вымыл ее! [34, с. 123-124.]
Вариант. На одном из эрмитажных собраний Екатерина за что-то рассердилась на Нарышкина и сделала ему выговор. Он тотчас же скрылся. Через несколько времени императрица велела дежурному камергеру отыскать его и позвать к ней. Камергер донес, что Нарышкин находится на хорах между музыкантами и решительно отказывается сойти в залу. Императрица послала вторично сказать ему, чтобы он немедленно исполнил ее волю.
"Скажите государыне,- отвечал Нарышкин посланному,- что я никак не могу показаться в таком многолюдном обществе с "намыленной головой". [102, с. 41.1
По вступлении на престол императора Павла состоялось высочайшее повеление, чтобы президенты всех
Стр. 64
присутственных мест непременно заседали там, где числятся по службе.
Нарышкин, уже несколько лет носивший звание обер-шталмейстера, должен был явиться в придворную конюшенную контору, которую до того времени не посетил ни разу.
– Где мое место?
– спросил он чиновников.
– Здесь, Ваше Превосходительство,- отвечали они с низкими поклонами, указывая на огромные готические кресла.
– Но к этим креслам нельзя подойти, они покрыты пылью!
– заметил Нарышкин.
– Уже несколько лет,- продолжали чиновники,- как никто в них не сидел, кроме кота, который всегда тут покоится.
– Так мне нечего здесь делать,- сказал Нарышкин,- мое место занято.
С этими словами он вышел и более уже не показывался в контору. [11, с. 484.]
Е. И. КОСТРОВ
Талантливый переводчик Гомеровой "Илиады" Е. И. Костров был большой чудак и горький пьяница. Все старания многочисленных друзей и покровителей поэта удержать его от этой пагубной страсти постоянно оставались тщетными.
Императрица Екатерина II, прочитав перевод "Илиады", пожелала видеть Кострова и поручила И. И. Шувалову привезти его во дворец. Шувалов, которому хорошо была известна слабость Кострова, позвал его к себе, велел одеть на свой счет и убеждал непременно явиться к нему в трезвом виде, чтобы вместе ехать к государыне. Костров обещал; но когда настал день и час, назначенный для приема, его, несмотря на тщательные поиски, нигде не могли найти. Шувалов отправился во дворец один и объяснил императрице, что стихотворец не мог воспользоваться ее милостивым вниманием по случаю будто бы приключившейся ему внезапной
Стр. 65
и тяжкой болезни. Екатерина выразила сожаление и поручила Шувалову передать от ее имени Кострову тысячу рублей.
Недели через две Костров явился к Шувалову.
– Не стыдно ли тебе, Ермил Иванович,- сказал ему с укоризною Шувалов,что ты променял дворец на кабак?
– Побывайте-ка, Иван Иванович, в кабаке,- отвечал Костров,- право, не променяете его ни на какой дворец! [32, с. 54.]
Раз, после веселого обеда у какого-то литератора, подвыпивший Костров сел на диван и опрокинул голову на спинку. Один из присутствующих, молодой человек, желая подшутить над ним, спросил:
– Что, Ермил Иванович, у вас, кажется, мальчики в глазах?
– И самые глупые,- отвечал Костров. [69, с. 138.]
Однажды в университете сделался шум. Студенты, недовольные своим столом, разбили несколько тарелок и швырнули в эконома несколькими пирогами. Начальники, разбирая это дело, в числе бунтовщиков нашли бакалавра Ермила Кострова. Все очень изумились. Костров был нраву самого кроткого, да уж и не в таких летах, чтоб бить тарелки и швырять пирогами. Его позвали в конференцию.