Русский путь братьев Киреевских. В 2-х кн. Кн. II
Шрифт:
Шутки в сторону: Вы напрасно полагаете, что Вы можете повредить кому бы то ни было Вашими письмами. Переписка с Вами была бы мне столь же приятна, как дружество Ваше для меня лестно. С нетерпением жду Вашего ответа – может быть, на днях буду в Москве.
Пушкинскую оценку журнала «Европеец» и литературной критики И. В. Киреевского разделяли многие. Так, В. Ф. Одоевский утверждал, что «статьею о Борисе все восхищаются» 35 . А вот мнение об «Обозрении русской словесности за 1831 год», которым делится в письме к Н. М. Языкову В. Д. Комовский: «Киреевский более, чем кто-либо, послужил ему 36 и в “Московском вестнике” 37 , и теперь “Бориса” он ставит на самую выгодную для него точку перед зрителями; но тут остается еще два вопроса решить. Во-1-х, драматическое сочинение, излагающее не действие, а следствие оного, – не есть ли прямое противоречие понятию о драме? и, во-2-х, удовлетворительно ли в “Борисе” развиты и показаны следствия убиения Дмитрия? На последнее – ответ Киреевского будет, вероятно, в следующих
35
Из письма В. Ф. Одоевского И. В. Киреевскому 2 февраля 1832 года. См.: Пушкин в прижизненной критике. 1831–1833 / под ред. Е. О. Ларионовой. СПб., 2003. С. 385.
36
Александру Сергеевичу Пушкину.
37
Имеется в виду статья «Нечто о характере поэзии Пушкина».
38
Литературное наследство. М., 1935. Т. 19–21. С. 63.
39
Летопись жизни и творчества Е. А. Баратынского / сост. А. М. Песков. М.: Новое литературное обозрение, 1998. С. 287.
Нельзя не отметить, что приведенным выше размышлениям Е. А. Баратынского предшествовала большая переписка между поэтом и его ближайшим другом И. В. Киреевским. Приведем только некоторые выдержки из писем Баратынского 40 , способные передать и нежность его отношений к Ивану Васильевичу, и искреннее участие в его творческих начинаниях, и трогательную заботу о его литературном таланте.
Мара 41 . Весна 1829 года
40
Сближение Е. А. Баратынского с И. В. Киреевским произошло в конце 1820-х годов, перейдя вскоре в самые тесные дружеские отношения, наполненные интенсивным духовным общением, в том числе и в переписке. Разрыв отношений (по причинам, не вполне еще выявленным) в конце 1830-х годов был драматическим событием в жизни обоих. Сохранилось более 50 писем Е. А. Баратынского к И. В. Киреевскому. См.: Киреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 156–195.
41
Усадьба Баратынских Мара некогда располагалась в Кирсановском уезде Тамбовской губернии, не сохранилась.
<…> Отъезд твой из Москвы 42 утешит меня в собственном моем отъезде; но грустно мне думать, что при возвращении моем я не найду тебя у Красных Ворот, в доме бывшем Мертваго. Надеюсь, однако, что мы с тобой довольно пожили, поспорили, помечтали, чтоб не забыть друг друга. Мы с тобой товарищи умственной службы, умственных походов, и связь наша должна быть по крайней мере столько же надежною, сколько б она могла быть между товарищами по службе…
Мара. Весна 1829 года
42
Е. А. Баратынский предполагал, что И. В. Киреевский уже отбыл из Москвы за границу.
Милое, теплое и умное письмо твое меня и заняло, и обрадовало, и тронуло. Не думай, что бы я хотел писать тебе мадригалы; нет, мой милый Киреевский, но я рад, что я нахожу тебя таким, каков ты есть, рад, что мое чутье меня в тебе не обмануло, рад еще одному – что ты, с твоей чувствительностью, пылкою и разнообразною, полюбил меня, а не другого. Я нахожу довольно теплоты в моем сердце, чтоб никогда не охладить твоего, чтобы делить все твои мечты и отвечать душевным словом на душевное слово. Береги в себе этот огонь душевный, эту способность привязанности, чистый, богатый источник всего прекрасного, всякой поэзии и самого глубокомыслия. Люди, которых охлаждает суетный опыт, показывают не проницательность, а сердечное бессилие. Вынести сердце свое свежим из опытов жизни, не позволить ему смутиться ими – вот на что мы должны обратить все наши нравственные способности. Прекрасное положительнее полезного, оно принадлежит нам в большей собственности, оно проникает все существо наше, между тем как остальное едва нами осязается. Я пишу эти строки с истинным восторгом, знаю, что твое сердце не имеет нужды в подобных поощрениях; но мне, в мои теперешние лета, испытав, по некоторым обстоятельствам, более другого, размышляя не менее других, мне сладко с глубоким убеждением принести это свидетельство в пользу первых чистых вдохновений сердца, простительных, годных, по мнению эгоизма, только в одну пору, а по мне – священных, драгоценных во всякое время…
Казань. Июнь 1831 года
<…> Приехав в Казань, я стал читать московские газеты и увидел в них объявление брошюрки «О “Борисе Годунове”». Не твое ли это? Вероятно, нет: во-первых, потому, что ты слишком ленив, чтобы так проворно написать и напечатать; во-вторых, потому, что ты обещал мне прислать статью твою до печати…
Казань. Июнь 1831 года
<…> Мне надо тебе растолковать мысли мои о романе: я тебе изложил их слишком категорически. Как идеал конечного возьми «L’^ane mort» и «La confession» 43 , как идеал спиритуальности – все сентиментальные романы: ты увидишь всю односторонность того и другого рода изображений и их взаимную неудовлетворительность. Фильдинг, Вальтер Скотт ближе к моему идеалу, особенно первый, но они угадали каким-то инстинктом современные требования, и потому, попадая на настоящую дорогу, беспрестанно с нее сбиваются. Писатель, привыкший мыслить эклектически, пойдет, я думаю, далее, т. е. будет еще отчетливее. Не думай, чтобы я требовал систематического романа, нет, я говорю только, что старые не могут служить образцами. Всякий писатель мыслит, следственно, всякий писатель, даже без собственного сознания, – философ. Пусть же в его творениях отразится собственная его философия, а не чужая. Мы родились в век эклектический: ежели мы будем верны нашему чувству, эклектическая философия должна отразиться в наших творениях; но старые образцы могут нас сбить с толку, и я указываю на современную философию для современных произведений как на магнитную стрелку, могущую служить путеводителем в наших литературных поисках…
43
Романы французского писателя Ж. Жанена «Мертвый осел» и «Исповедь».
Каймары 44 . Июль 1831 года
Как ты поживаешь, милый мой Киреевский, и что ты поделываешь? Благодатно ли для тебя уединение? Идет ли вперед твой роман 45 ? Кстати, о романе: я много думал о нем это время, и вот что я о нем думаю. Все прежние романисты неудовлетворительны для нашего времени по той причине, что все они придерживались какой-нибудь системы. Одни – спиритуалисты, другие – материалисты. Одни выражают только физические явления человеческой природы, другие видят только ее духовность. Нужно соединить оба рода в одном. Написать роман эклектический, где бы человек выражался и тем, и другим образом. Хотя все сказано, но все сказано порознь. Сблизив явления, мы представим их в новом порядке, в новом свете…
44
Имение Баратынских под Казанью.
45
Очевидно, речь идет о романе «Две жизни», задуманном И. В. Киреевским.
<…> Я прочел в «Литературной газете» разбор «Наложницы» весьма лестный и весьма неподробный. Это – дружеский отзыв. Что-то говорят недруги? Ежели у тебя что-нибудь есть, пришли, сделай милость. Я намерен отвечать на критики…
Каймары. Июль 1831 года
<…> всякий взгляд хорош, лишь бы он был ясен и силен. Я писал тебе более о романе вообще, нежели о твоем романе; думаю, между тем, что мои мысли внушат тебе что-нибудь, может быть, подробности какой-нибудь сцены. Я очень хорошо знаю, что нельзя пересоздать однажды созданное…
Каймары. 6 августа 1831 года
Что ты молчишь, милый Киреевский? Твое молчание меня беспокоит. Я слишком тебя знаю, чтобы приписать его охлаждению; не имею права приписать его и лени. Здоров ли ты и здоровы ли все твои? Право, не знаю, что думать. Я в самом гипохондрическом расположении духа, и у меня в уме упрямо вертится один вопрос: отчего ты не пишешь? Письмо от тебя мне необходимо…
Каймары. Август 1831 года
Дружба твоя, милый Киреевский, принадлежит к моему домашнему счастию; картина его была бы весьма неполной, ежели б я пропустил речи наши о тебе, удовольствие, с которым мы читаем твои письма, искренность, с которою тебя любим и радуемся, что ты нам платишь тем же. Мы оба видим в тебе милого брата и мысленно приобщаем тебя к нашей семейной жизни. Ты из нее не выходишь и в мечтах наших о будущем, и когда мы располагаем им по воле нашего сердца, ты всегда у нас в соседстве, всегда под нашим кровом. Ты первый из всех знакомых мне людей, с которым изливаюсь я без застенчивости: это значит, что никто еще не внушал мне такой доверенности к душе своей и своему характеру. <…> «Наложницу» оставляю совершенно на твое попечение. Жду с нетерпением твоего разбора 46 . Пришли, когда кончишь. О недостатках «Бориса» можешь ты намекнуть вкратце и распространиться о его достоинствах. Таким образом, ты будешь прав перед собою и перед отношениями. Я не совсем согласен с тобою в том, что слог «Иоанны» 47 служил образцом слога «Бориса». Жуковский мог только выучить Пушкина владеть стихом без рифмы, и то нет, ибо Пушкин не следовал приемам Жуковского, соблюдая везде цезуру. Слог «Иоанны» хорош сам по себе, слог «Бориса» тоже. В слоге «Бориса» видно верное чувство старины, чувство, составляющее поэзию трагедии Пушкина, между тем как в «Иоанне» слог прекрасен без всякого отношения…
46
Речь идет об «Обозрении русской словесности за 1831 год».
47
Е. А. Баратынский называет по имени героини трагедию Шиллера «Орлеанская дева», переведенную В. А. Жуковским.
Каймары. 21 сентября 1831 года
Отвечаю разом на два твои письма, милый Киреевский, потому что они пришли в одно время. Не дивись этому: московская почта приходит в Казань два раза в неделю, а мы из своей деревни посылаем в город только раз. Благодарю тебя за хлопоты о «Наложнице». Авось разойдется зимою. Впрочем, успех и неуспех ее для меня теперь равнодушен. Я как-то остыл к ее участи. Ты меня истинно обрадовал намерением издавать журнал. Боюсь только, чтобы оно не было одним из тысячи наших планов, которые остались – планами.